Геометрия побега. Стихотворения. Александр Петрушкин

      Листья слетают.

      Как бы последние гнёзда

      небо покинет троянского

      [в яблонях с инеем] льва —

      старый мальчишка

      сидит на скамейке так близко,

      что не касается

      длинным дымом меня.

      Только и будет теплым

      портвейн неизбывный —

      что поцелуй первой

      девочки там, где репей.

      Треск стеарина

      углов можжевельника – троица

      гусениц жирных.

      С запрятанным в кожу крылом

      листья летают [как бы

      покинуты гнездами].

      Благодаря этот дым,

      за которым ведом,

      старый стоит, как мальчишка

      троянской всей конницы,

      и под копытом его

      растёт новый дом.

      И ослепителен был свет

      ремня у самой-самой смерти –

      так не давался мне ответ,

      когда ей прибавлял отверстий,

      когда ей в кожаный хомут

      втыкал я «жили-были вроде»,

      заглядывал в свою же жуть,

      конюшни путая с подводой.

      Лежал в песке и языке

      и, ослепительнее русских

      стреляя у земли махры

      из торфяных карманов узких,

      смотрел в её своё лицо,

      расколотое рыбной стаей,

      и ослепительное то,

      чем кожаный хомут мой станет,

      когда я этот свет возьму

      одним глотком для перевоза —

      как стыд, который без меня,

      как смерть, останется бесхозным.

      Что близко мне? – скажи. Лежит

      река под спешкою забора —

      и тёлок местные коржи,

      и кулинарный запах бора.

      Такая тёплая земля,

      что тает, в СО2 сбегая,

      туда, где нет ни островка

      и где обширны грани рая,

      и лает близкий, словно дождь —

      даждь нам насущное на днеси —

      на дне живущий ангел мой,

      он отражение завесил,

      он светом свет на тон закрыл,

      и лепетал творимый воздух,

      лепил, что я в ларьке убит,

      и понимая, что не поздно —

      я говорил ему в ответ,

      что рай начнётся, будто волос,

      у сына моего в виске

      останется понятный голос,

      понятный мне или ему —

      и в этом видится причина,

      что ветер режет мандарин,

      когда его еще не видно,

      что человеческий язык

      мной отдан на границе рая —

      и я живу ему в ответ

      и [как всегда] не понимаю.

      знаешь [?] косяки у неба голубиными глазами

      смотрят как светляк тревожит

      древеса и спит меж нами

      как лежит в песок уткнушись между галькой и травою

      как живёт в моей подошве

      и клюёт её с двойною

      моей пайкою ужившись в косяке