Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце. Валерия Анненкова
задевая подол платья Анастасии Николаевны.
Как только Анна заметила их, тут же переменилась: уставший от «допросов» взгляд снова воспылал огнем интереса, а сердце заколотилось в груди. Она сделала еще шаг, прижавшись к холодному окну, с утра покрывшемуся легкими узорами.
Василий Иванович это видел и прекрасно понимал, что могло вызвать у нее это неожиданное и необдуманное действие, этот порыв. Он знал, если бы окно было открыто, то Анна сразу бы, не сомневаясь ни на секунду, прыгнула. К счастью, этого не произошло.
– А я и не сравниваю. – Граф подошел к окну, снисходительно взглянув на опечаленную девушку.
– Почему так несправедлива жизнь? – вдруг спросила она, опустив голову на плечо дедушки.
– Потому что, родная моя, это жизнь, и в ней не бывает справедливости.
Она уткнулась носом в пиджак мужчины, содрогаясь от беззвучных рыданий и… слабости? Да, слабости, граничащей с беспомощностью. Лагардов был женат на ее сестре, и Анна ничего не могла сделать с этим. Даже если бы солнце упало в море, и земля разверзлась в пламени, судьба не преподнесла бы ей ни малейшего шанса, способного породить одно из самых сильных чувств в мире – надежду. Нет, этого не произошло бы никогда! От осознания этого, Анне хотелось сходить с ума; битья в безумной истерике, царапать стены, ломая ногти до жуткой боли, кусать губы в кровь, и молиться… Ей оставалось только молиться. Но кому? Бог бы не услышал этих молитв, ибо не позволил бы разрушить счастливую семью. Значит, просьбы девушки мог услышать только Люцифер. О, если бы она только могла продать душу дьяволу за одну возможность коснуться губ Александра Леонидовича своими, прижаться к нему и не отпускать хотя бы день… хотя бы час… хотя бы минуту…
– Анечка, – отвлек ее граф, – послушай меня, старого дурака. Я знаю, что ты любишь его, я вижу это. Я – не твои родители, склонные замечать во всем разврат! Послушай, в этом нет ничего преступного. Хочешь – люби! Но, умоляю тебя, будь благоразумна.
– Обещаю, дедушка…
Вечером, после похорон, когда дневной свет иссяк, уступив власть очаровательному мраку ночи, ведущей за собой вечных спутников – серебряный серп луны, освещающий искрящийся снег, и алмазные звезды, усыпающие темно-синее небо, уподобляя его короне царицы, все семейство Усуровых собралось в зале. Явились все, кроме Анны, решившей остаться в своей спальне.
За широким столом сидел Николай Васильевич, нервно постукивающий пальцами по лакированной поверхности. Рядом, сложив руки на его плечах, стояла Мария Романовна, постоянно смотрящая на сестру – Ольга Романовну Марисову. К слову сказать, она была старше графини Усуровой на три года, двенадцать лет жила в Париже вместе с мужем – генералом Фоливе, после смерти которого осталась совсем одна. Ольга Романовна была очень похожа на сестру: такие же глаза, нос, губы… Только цвет волос был более темный, немного пепельный, не искаженный сединой. Да и характер у Марисовой был намного спокойнее,