Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце. Валерия Анненкова
из-за папы, но эта мысль тут же исчезла, он заметил, как её взгляд упал прямо на мужа, и как её руки начали путаться в его тёмных волосах. Мальчишка был уверен, если бы мама плакала из-за отца, то она бы не смотрела на него с такой любовью. Ребёнок, не выдержав, подбежал к ним, обнял Анастасию Николаевну и сказал:
– Мамочка! Любимая мамочка, пожалуйста, не плачь! Я люблю тебя…
Насколько искренними были эти слова, произнесенные мальчиком. Лагардов быстро поднялся с колен, желая подавить внутреннюю слабость, заставившую его проявлять заботу в отношении жены. Каждая ночь, подобная прошлой, убивала в нем искреннего любящего семьянина.
Странно, Александр Леонидович всегда боялся, что кто-то будет видеть все его чувства к Анастасии, что кто-то может стать свидетелем безумных признаний в любви и страстных объятий. Даже при сыне он боялся казаться заботливым и любящим супругом, ибо думал, что это проявление слабости.
Отчасти Лагардов был прав. Любовь, действительно, является слабостью, способной сделать даже самого сильного человека беззащитным ребёнком. Александр Леонидович не мог позволить себе подобное, ведь все чувства, эмоции, страсти – нечто запретное для статского советника. Он обязан быть лишь строгим и справедливым представителем власти, лишенным всяких людских несовершенств. Ни любви, ни желаний, ни прочих каких-либо безумств не должно царить в его душе. Лагардов тщетно пытался ровняться на этакий идеал, но, как только ночь накрывала тёмной вуалью город и он оказывался дома, оставаясь один на один с супругой, здравомыслие резко оставляло его. В такие моменты статский советник просто отдавался страсти, одолевавшей его.
– Я тоже люблю тебя, котеночек… – ласковый шепот Анастасии Николаевны отвлёк Лагардова.
Он посмотрел на неё: ясные глаза с трудом подавляли слёзы, отчаянно рвущиеся мы наружу, бледные губы немного держали, а тонкие пальцы аккуратно перебирали короткие немного вьющиеся русые локоны сына. Мальчик обнимал маму, что-то бормоча ей на ухо. Как же он устал от всего этого…
Александра Леонидович хоть и любил семью, но ему жутко надоедало, когда жена подсознательно, на каком-то невесомом уровне передавала всю свою тоску и печаль сыну. Он замечал не единожды, как настроение, ещё пару минут назад свойственное только Анастасии, заражало Алешку. Именно этим статский советник объяснял меланхолию сынишки. Последнее время ему очень хотелось оградить мальчика от общения с матерью.
– Алеша. Сынок, – мягко произнёс Лагардов, погладив ребенка по голове. – Беги к себе в комнату, поиграй. Я скоро приду. Хорошо?
Мальчишка неохотно отошёл от матери, обнял отца, кивнул пару раз в знак согласия и торопливо поплелся к себе. Александр Леонидович закрыл за ним дверь на ключ и, тяжело вздохнув, развернулся и встретился со взглядом жены, наполненным недовольством. Она встала со стула, подошла к нему и произнесла:
– И почему вы, сударь, не разрешаете мне общаться