Застывшее время. Элизабет Джейн Говард
после десерта (она не одобряла сыр на ночь) подала знак – женщины вышли в гостиную. Айлин принесла кофе.
– Мамочка, прежде чем ты начнешь играть, мне нужно раздать вот это, – сказала Рейчел. – Бриг хочет, чтобы их повесили на каждую дверь спальни.
– «Инструкции на случай налета», – прочла вслух Сибил. – Господи, кто это напечатал?
– Я. Экономка в приюте сказала – нужно раздать их нянечкам, а Бриг распорядился, чтобы они были у каждого. Правда, вышло неважно – я печатаю как корова копытом.
На это ушла куча времени, подумала Сид. Судя по всему, Вилли пришла в голову та же мысль.
– А что, копирки нет?
– Есть, но ужасно старая. Я все равно делаю кучу ошибок, так что без особой разницы.
Инструкция была весьма разумной и регламентировала как дневные, так и ночные действия.
– Хотя, конечно, ночью налетов не будет – они же сами ничего не увидят, – предположила Вилли.
– До тех пор, пока мы обеспечиваем тщательное затемнение.
Какое-то время решали, кто за чьих детей отвечает в таких случаях, затем воцарилась тишина.
Вечер, заполненный привычными домашними занятиями – Сид с Дюши играли сонаты Моцарта, затем мужчины вышли из столовой и присоединились к дамам, – был отмечен небольшими паузами, когда тихое постукивание спиц или шорох рассыпающегося полена в камине или стук ложечки о кофейную чашку лишь подчеркивали погруженность присутствующих в свои тревоги.
Опуская крышку пианино, Дюши заметила:
– Помните, как в прошлую войну стало непатриотичным играть немецкую музыку? Какая глупость!
– Ну не все же так думали! – убирая скрипку в футляр, воскликнула Сид.
– Лишь те, кто давал мужчинам с плоскостопием или близорукостью белые перья[3], – сказала Рейчел.
– Наверняка немцы в этом плане еще хуже, – предположил Хью.
– Ну, для них не такая большая потеря: в Англии нет выдающихся композиторов, – возразила Рейчел и, спохватившись, поднесла ладонь ко рту – как-никак отец Вилли был композитором. Хорошо еще, что леди Райдал решила ужинать в постели!
Однако Вилли, горячо любившая отца (пожалуй, как никого в жизни), вдруг вспомнила запись в его дневнике о своей поездке в Германию молодым студентом: ошеломленный количеством доступной музыки, он чувствовал себя словно собака, выпущенная на поле с кроликами.
– Говорят, Гитлер любит Вагнера, – вставила Сибил; она закончила второй носок и вытащила первый из сумки, чтобы отдать мужу. Слава богу, наконец-то: вязать носки ужасно муторно, но Хью так радовался, что она считала своим долгом пополнять запасы.
– Охотно верю. – Дюши терпеть не могла Вагнера: по ее мнению, он слишком далеко заходил в ту сторону, о которой ей совсем не хотелось думать.
– Спать! – воскликнул Эдвард. – Завтра вставать рано.
Он глянул на братьев.
– Хью, подвезешь Рупа, ладно? Мне надо по пути заехать по делам.
Белые перья – символ трусости; их давали мужчинам, которые не участвовали в войне.