Застывшее время. Элизабет Джейн Говард
продуктов, питались полноценно. Постепенно менялись рецепты. Поначалу казалось, что особой разницы нет: четыре унции масла подавались на отдельных блюдечках, а вот сахар и бекон объединяли. Готовили на маргарине и сале. До конца семестра норму мяса не ограничивали, однако цены поднялись, и теперь их чаще учили готовить рагу, печь пироги, использовать потроха (последние были крайне непопулярны). Луиза перестала ходить на исповедь, однако боялась совсем забросить церковь, опасаясь недовольства мисс Реннишо, так что службу посещала исправно. В следующее воскресенье Стелла пошла с ней: стояла, сидела и преклоняла колени, как и все, однако при этом молчала.
– Я не знаю слов, – пояснила она на вопрос Луизы. – Да и неважно, я все равно больше не пойду; только хотела посмотреть, на что это похоже.
– А разве твоя семья не ходит в церковь?
– Никогда, – ответила Стелла таким сдержанным тоном, что Луиза сочла за благо закрыть тему.
Ненасытное любопытство Стеллы, казалось, простирается на все сферы жизни: она забредала на чужую территорию: «Давай посмотрим, куда ведет тропинка»; исследовала содержимое чужих ящиков, когда они дежурили на уборке («У Барбары Кастэрс есть коробочка с искусственными ресницами – черными, совсем не то, что ее настоящие, белесые; а Соня Шиллингсворт хранит фотографию парня, и это явно не ее брат», на что Луиза, шокированная, всегда попадалась в одну и ту же ловушку: «Откуда ты знаешь?! – А у нее их нет, я спрашивала»). Вечно совала пальцы в банки и кувшины, проверяя содержимое на вкус, экспериментировала с баночками кольдкрема и лосьонами – даже помаду пробовала и тут же поспешно стирала. В то же время она могла быть удивительно закрытой и на все вопросы уходила в глухую оборону. С ней оказалось ужасно весело: через пару недель она уже легко копировала любую ученицу – не только голос, но и походку, манеру держаться и тому подобное. При этом она была превосходной зрительницей: плакала над Джульеттой и смеялась до слез над скетчем об учительнице танцев.
– Луиза, ангел мой! Обожаю людей, которые умеют меня рассмешить! Или заставить плакать… Ты здесь единственная, кто на это способен.
Она искренне сочувствовала равнодушию родителей Луизы к ее карьере.
– Хотя знаешь, с другой стороны, бывает и хуже, когда родители за тебя решают, кем ты будешь.
– А твои тоже за тебя решают?
– Не то слово! Иногда мать хочет, чтобы я поступила в университет и стала учительницей или работала в библиотеке, а отец – чтобы я удачно вышла замуж. А иногда наоборот. Они часто ссорятся на эту тему, потом мирятся и обвиняют во всем меня.
– А твой брат?
– С ним даже вопросов не возникало: Питер всегда собирался стать музыкантом. Сразу после школы он поступил в Академию. Правда, закончить не успеет – его призовут. Ему дали отсрочку на первый год, потому что у него двойная стипендия. Остался только один семестр.
– Может, к тому времени война закончится.
– Не закончится.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю, и всё. Папа говорит, Гитлер становится невероятно могущественным.