Приключение русских в Иностранном легионе и на Лазурных берегах. Andre Lwow
не заставил себя долго ждать. Молодая монашка, в сером, мышиного цвета, до пят одеянии, с вытянутым вперёд корявым лицом с двумя первыми невероятно большими лошадиными зубами поставила на стол, а точнее бросила, алюминиевую миску с едой. На дне миски красовались: ложка польской квашеной капусты, похожая на китайскую лапшу, без морковки и три задубевшие картофелины средних размеров, рядом лежали два тонюсеньких кусочка чёрного хлеба, один из которых был слегка помазан маргарином, а может, и сливочным маслом. «Да! От такой пищи точно и мухи с голоду дохнут, и тараканы вешаются!» – подумалось ему, но из чувства уважения он притронулся к нехитрой трапезе. Тогда как эта монашка пронесла мимо него приятно пахнувшую вкуснятину на серебряном подносе, прикрытую сверху металлическим колпаком. Судя по запаху, это был жареный цыплёнок. И лишь краем глаза ему удалось заметить, что на том же подносе стояли, в специальных стаканчиках, пара варёных яичек под майонезом, а в глубокой пиале салатик из свежих огурцов горочкой с укропом, а также ломтики белого хлеба свежей выпечки. А в завершение в изящном графинчике слегка плескалась жидкость, похожая на красное сухое вино. В дверях монашка столкнулась с известным нам семинаристом, который зашёл попрощаться с нашим путником. Борис, с трудом проглотив последнюю картофелину, поблагодарил будущего святого отца от всего своего грешного сердца. Монашка же проворно скрылась в дверном проёме, унося с собой поднос с деликатесами. Грустная констатация факта, что не все мы едины перед нашим Господом Богом! Семинарист, ничуть не смущаясь, поведал, что так вкусно здесь кормят только заезжих попов, но никак не простых смертных. Выйдя на улицу после такого скудного обеда, наш герой почувствовал ещё более жуткий приступ голода и поплёлся восвояси, явно обескураженный таким приёмом, в обход города Кракова. В укромном местечке он сварил последние макароны, те самые, что ему достались после самого первого и чудесного посещения польской церкви. Пришлось также сокрушаться от того, что у него от варшавских трёх булок хлеба остались лишь позеленевшие от плесени крошки.
Бабья гора
Тем временем дорога привела его в горную местность, где кроме молодых картофельных побегов ничего на полях не произрастало вообще. Разве что попадалась колосившаяся рожь с ещё не налившимися злаками. После замечательной, во многих отношениях, клубничной полосы своего пути и солнечных дней наступала голодная «картофельная жизнь». Свинцовые тучи то и дело нависали над головой, выливая на него потоки свежей воды. Уже три дня ему приходилось довольствоваться на завтрак, обед и ужин исключительно молодой картошкой, размером чуть больше гороха, да и то в сыром виде, так как сварить её не представлялось возможным из-за вездесущей сырости. Но всё же наш голодный, продрогший и промокший путник приблизился к государственной границе, за которой была пока что ещё нам братская страна Чехословакия. Во избежание контакта с местными егерями, был выбран единственно