Листик неприкаянный. Криминальная драма. Тамара Владимировна Злобина
, чтобы хоть немного глотнуть свежего воздуха, надышавшись под завязку пьяного угара.
Из дома донёсся злой, пьяный голос:
– Куда намылилась, Нинка?
– Да в погреб я! – громко ответила молодая женщина. – За яблоками мочёными.
– Капусты заодно прихвати! – приказал голос. – И парочку солёных арбузов… Хороши они у тебя!!
– Ага, сейчас, – уже тихо ответила Нина, – яда болотной кобры вам, уроды, прихвачу заодно.
Женщина взглянула на небо. Звёзды высыпали ярко и крупно, взирая со своей недоступной высоты высокомерно и равнодушно.
– Что смотрите? – спросила Нина и голос её слегка задрожал. – Помогли бы. Разве не видите, что ирод Генка со своими подельниками уже всю кровь выпил?… Ещё немного и я не выдержу. Или себя прикончу… Или их всех порешу.
Звёзды молча подмигивали с небес, словно поддразнивая женщину, и помогать явно не собирались.
Едва она сошла с крылечка и сделала несколько шагов в сторону погреба, как из ближайших кустов до неё донёсся не-то вскрик, не-то стон.
– Кто здесь? – испуганно спросила Нина.
Стон повторился вновь. Когда она раздвинула кусты сирени, то увидела мужчину, лежащего на земле в позе эмбриона.
Мужчина вновь застонал – протяжно и жалобно. Голос показался Нине знакомым.
– Андрей? – предположила она. – Это ты?
Парень ничего ей не ответил.
Нина подошла к лежащему вплотную и склонилась над ним, как птица над своим птенцом.
– Ты что – выпил? – спросила она с предубеждением.
Ответа вновь не последовало.
Женщина тронула парня за плечо, надеясь растормошить его, и едва не вскрикнула: её рука была в крови.
Недаром пьяная компания несколько раз за вечер вспоминала об Андрее Карелине, каждый раз смолкая, едва появлялась в комнате она.
– Вот значит как? – усмехнулась Нина, сразу сообразив, что это дело рук Генки Бовина и его уголовных дружков.
– Вставай, Андрюша, – попыталась поднять парня Нина, – нужно уходить отсюда. Если Полукастрат увидит тебя здесь – добьёт без сожаления.
Поднять крупного Андрея у худенькой Нины не получилось – силы были явно не равны. Пыталась тащить, но мешали кусты сирени, в которых парень застрял, как рыба в неводе. Тогда женщина зашла с тыла и всё-таки смогла оттащить непомерный груз подальше от крыльца. Парень снова застонал – видимо, она потревожила его рану на шее, из которой всё ещё сочилась кровь.
И в это время на крыльцо вышел Бовин. Нина, дрожащей рукой, зажала рот Андрея накрывая его своим телом.
Генка расстегнул ширинку и, не сходя с крыльца, справил малую нужду, едва не обдав струёй притаившихся в кустах Нину и Андрея.
– Выродок, – прошептала с ненавистью женщина.
– Где носит эту сучку? – со злостью бросил Бовин. – Только вернись, шалава! Отымею по полной, хоть и давал обещание твоему мужу придурку не трогать тебя.
– А хренка с бугорка? – тихо поинтересовалась Нина. – Дождёшься ты у меня, урод полукастрированный! Спалю живьём со всей твоей гоп-компанией и скажу, что сами подпалились по пьяни.
Сказала в запале, понимая, что не сможет сделать этого, ведь это дом её родителей, доставшийся в наследство, где каждый кирпичик, каждая досточка помнит руки её отца – Фёдора Николаевича Никитина, первого мастерового на деревне, ушедшего из жизни пять лет тому назад в полном расцвете мужских сил.
Едва Бовин вернулся в дом, матерясь и чертыхаясь, Нина волоком оттащила Андрея к сараю, выкатила из него садовую тачку и с горем пополам погрузила на неё бесчувственного парня.
Нужно было спешить, пока её не хватилась пьяная компания и не начала разыскивать.
Женщина выкатила тачку из ворот, на ходу соображая куда отвезти парня.
– Домой нельзя, – решила она. – У Веры Ивановны сердце больное – может не вынести такой картины.
И Нина покатила тележку по тропинке вниз, к реке, прикрывая парня своим платком. Метров через сто показались строения нескольких бань, прилепившиеся на небольшом возвышении недалече от реки. Нина направила тележку в последнюю из них, которая была построена раньше всех остальных и которой пользовались очень редко.
Дальше предстояло затащить Карелина в баню и уложить на полок. Это мероприятие казалось хрупкой женщине невыполнимым.
– Ну, в баню-то, возможно, я его и затащу, – думала Нина, – а вот как на полок подниму…
– Что же ты такой тяжёлый, парень? – поинтересовалась она, вглядываясь в лицо Андрея. – Так и надорваться недолго… Я же не Поддубный какой-то там – Ниночка-тростиночка, как называла меня мама… И ведь позвать никого нельзя – боязно: вдруг донесут этому ироду… Тогда всё… Полный пипец, как любит выражаться Генкаполукастрат, и Андрею, и мне.
Но,