АПОКАЛИПТО ГЭ. Вольдемар Собакин
в желании покинуть ещё не осквернённое кровью место.
– Куда же вы, дон Ган, – попытался остановить меня толстяк, – я же пошутил, право слово! Убивать мы никого не будем…
– А как мы с ним поступим? – остановившись, грубо рявкнул я. – Поймём, простим и расстанемся добрыми друзьями?
– Вовсе нет! Мы ему экзит устроим. Его же оружием. – грибадир в очередной раз потряс красным кисетом.
Я непонимающе сморщил брови, на что пан Уи моментально обьяснился:
– Если с человеком, вроде вас, от передоза грибом ничего не случится, – ну свалится в забытье как после попойки, то нашего брата гриб, а тем более этот суррогат, просто размажет раз и навсегда. Скормим этому говнюку всю его дрянь, – внешне он не пострадает, но его разумная сущность уровня «К» сдвинется в УКВ диапазон.
– И он станет безумцем, с вечно звучащим в голове радио? – догадался я.
– Именно!
– А обществу он будет опасен? – с заботой о соотечественниках поинтересовался я.
– Не думаю!
– Давай так, – взял я инициативу в свои руки, – скармливаем ему эту хрень, и отвозим в ближайшую ментовку. Пусть общество и решает, что делать со своим членом.
На том и порешили. Мы зажали ему нос и затолкали в рот содержимое кисета; он тут же обмяк и вырубился.
Едва машина тронулась, бородач очнулся и минут пять с заднего сиденья доносился монотонный бубнёж про биржи, котировки, фонды и прочий выносящий мозг мусор. На фразе «шортить нефтянку», грибадир, не выдержав, обернулся к шепелявому ретранслятору «Бизнес-FM» и влепил ему смачного леща. Человек-радио, громко ойкнув, сменил волну.
Наблюдая за происходящим в зеркало заднего вида, я поймал себя на тревожной мысли, – стоит мне поделиться с кем-то произошедшим, как диагноз шизофрения может навечно прописаться в моей медицинской карточке. Параноидальный фантастический бред, поглотивший меня осязаемой реальностью последних суток, железобетонным доказательством в виде двух тел, катил в моём автомобиле в направлении столицы. Когда за твоей спиной живой человек-радио, ты уже никогда не посмеешь отрицать существование человека-паука или женщины-кошки. И это меняет твоё мировоззрение ничуть не меньше, чем первые пиздюли, первый секс или служба в армии. Аляпистая картина мира на холсте твоей жизни, вдруг начинает сморщиваться; трещины становятся глубже и вот уже отдельные мазки наполняющей тебя осознанной уверенности отваливаются от полотна, обнажая зловещие каверны сомнений. До тебя начинает доходить, что всё вокруг, оказывается, вовсе не такое, каким ты привык его ощущать десятилетиями. А далее ты испытываешь страх от одной только мысли лишиться твёрдой почвы незыблемости своих выстраданных жизнью констант, без которых ты превращаешься в пустоголового юнца, без чёткой социальной самоидентификации. А кто ты без самоидентификации, какого полёта ты птица и вообще летаешь ты или ползаешь, и куда направляешься по жизни? А если направляешься, то зачем, и по какому праву?
До ментовки