Гелиополь. Эрнст Юнгер
драгоценные камни, вышедшие из низменной земли и ничтожной глины, были возвышены до божественного блеска. На этой параболе зиждется их ценность, сделавшая их предметом одежды первосвященников и королей, а также украшением прекрасных женщин, рожденных матерью-землей».
Таков рассказ Фортунио. Мы же по возвращении еще раз обратимся к побуревшим холмам, на которых стоят зеленые башни. Там нас ожидают вещи пусть менее красочные, зато куда более удивительные.
На этой фразе Горный советник закрыл красный блокнотик и убрал грифель на место. Он только еще добавил:
– Остановимся пока на этом, Стаси. Сейчас у вас есть фонограмма трех первых глав; я хотел бы прочитать сегодня вечером у себя в «ракушке» готовый машинописный текст. Я останусь в городе до среды… Нет, спасибо, не нужно. Только поставьте мне бутылочку парэмпайра на камин. До вечера, Стаси.
Он прижал к себе фонофор и кивнул Луцию:
– Я пойду сейчас уложу вещи. – И, как и полагалось Горному советнику, пожелал: – На-гора, командор! Счастья вам и удачи. Не забудьте про агаты.
В кают-компании царило оживление. Передавалась текущая информация, прослушивались последние новости, уславливались о встречах в деловых конторах Гелиополя, нарастало радостное возбуждение, переходящее в веселье, привычно возвещающее о прибытии и скором расставании.
Стюард убрал посуду. Оба соседа, оставшиеся сидеть за столом и после того, как распрощался Горный советник, тоже кончили завтракать и углубились в разговор. Один из них, Орелли, молодой профессор истории культуры, тоже имел фонофор академика. Профессор был высокого роста и крепкого телосложения; весь его гордый облик был отмечен осознанием свободы духа и чувства собственного достоинства. Сильное солнце по ту сторону Гесперид оставило свой след на его загорелом лице. В интонации его голоса и в манере вести диалог проглядывал оптимизм, даже идеализм, делавший сторонника подобной точки зрения уязвимым в споре и все же вызывавший к нему симпатию.
Другой, одетый в алюминиевого цвета форму технократа-специалиста, носил такого же цвета институтский фонофор. При виде золотого, универсального фонофора Луция он поднялся и поклонился. У него был узкий череп, высокий лоб, переходивший в лысину с пышным венчиком рыжих волос на затылке. Брови чуть светлее, скорее пепельного цвета, а глаза голубые, с белесой поволокой, и как бы повернуты несколько вовнутрь, так что центр поля зрения находился примерно в двух пядях от переносицы. От этого взгляд огромных зрачков делался жестким и прицельным, казалось, он все время следит за кем-то. Улыбка этого человека, который был, по-видимому, одного возраста с Орелли (тот называл его Томасом), была злобной и язвительной, что усугублялось, когда он бросал реплику. По нему было видно, что он не давал сбить себя с толку цветистостью и эмоциональностью речи, а сухо взвешивал каждое слово, проверяя его на логичность. Неусыпно высматривал он любую брешь в натиске противника, каждое