CHAS REM. Эти «лихие» 90-е. Евгений Чернышов
обстановочка? – К казаку спустился депутат с обрывком колючки в кровоточившей свежими веселыми порезами руке.
– У Хаса был… – казак напряженно щурился за реку.
– Что говорит?
– Да что… Сидит с трубкой. На столе машинка, грузовичок. Он его катает и поет: «Хазбулат удалой, бедна сакля твоя…»
– Правда-правда, – засмеялась девочка, как будто подыгрывая.
– Э-э, простите… – насколько мог вежливо спросил Виктор. – А где еще такое дают?
– Какое такое? – депутат глянул подозрительно.
– Да вот такое… – Виктор показал на обрывок колючки. – Домой отвезу, жене и дочке. Расскажу, как мы победили!
– Какое домой? – Депутат изучал его неожиданно холодными глазами. – В Останкино езжай!
– В Останкино? – переспросил Виктор и забормотал, словно оправдываясь: – Конечно, поеду! Я давно говорю: даешь Останкино! Телевидение – это сила…
Подошли парни, наряженные в омоновские доспехи, приволокли из неизвестности ящики бадаевского пива и несколько блоков сигарет «Магна» и стали раскладывать на ступенях.
– Будешь? – Румяный человек-гора, похожий на героя былины, протянул бутылку.
Виктор сделал горьковатый глоток. Сдувая пузыристую пену с верхней губы, увидел, как компания человек в пятьдесят, главным образом подростков, уходит по мосту под многоцветным экзотическим флагом ПОРТОСа с вожатым, державшим автомат наизготовку. «На Тверскую. Телеграф брать», – горласто объявил кто-то.
– Уберите выпивку! Я буду жаловаться! Не позорьте ряды! – появился узколицый человек с противогазом через плечо.
Прикладываясь к бутылочке, Виктор пошел в сторону Калининского.
Военные грузовики с ревом выезжали туда и уносились на большой скорости, им кричали и махали с тротуаров и принимались уверенно и увлеченно обсуждать, куда те поехали: на Лубянку, в Минобороны, в ТАСС, в Краснопресненское РУВД за автоматами, потрошить оружейный магазин, в Таманскую дивизию за подмогой…
Он провожал их долгим взглядом, и ему казалось: они несутся прямиком к прощальному солнцу.
Игорь Клех
Хроники 1999 года
Просил же ее не умирать, но она не смогла – не захотела или не сумела. Процесс зашел слишком далеко. Семь лет спустя, возвращаясь к записям и почеркушкам того времени, я отчетливо понимаю, что иначе быть и не могло. Последние советские пенсионеры являлись чемпионами по выживанию, но девяностые годы истощили запас их терпения и ополовинили состав. Множество куда более молодых людей навсегда осталось в 1999 году, как в отцепленном вагоне. Им не довелось переступить порог миллениума – с его пустыми страхами и дурацкими надеждами. Нас пугали сбоем компьютерных сетей из-за обнуления цифири в дате и грядущими катастрофами (они, и вправду, произойдут вскоре, только не по этой причине). Турагентства вовсю заманивали на острова в океане, чтобы первыми встретить рассвет 2000 года. И что бы ни говорили здравый