Каменный Пояс. Книга 3. Хозяин каменных гор. Том 1. Евгений Александрович Федоров
провел Николеньку в молотовую. Тяжелые огромные молоты срывались откуда-то сверху и с громом падали на куски железа. Мальчуган зажал ладонями уши, но Уралко оторвал руки и строго прикрикнул:
– Не дури, парень, приучайся к нашей веселой жизни!
Стуки молота жестоко отдавались в мозгу. К ним присоединился свист вихря из огромных черных мехов, и сильные струи воздуха, откуда-то вырывающиеся, сорвали с головы Николеньки шапку и унесли бог знает куда. Глаза слепило от яркого раскаленного железа. Кругом был совершенный хаос: все мешалось, кружилось, сверкало искрами, гремело. От страха Николенька схватил деда за руку.
– Ну, ну, не балуй! Гляди-разглядывай, уму-разуму учись! – прикрикнул мастерко. – Эка невидаль, обдало жаром-варом, а ты стой, смотри, не смигни! Тут, брат, сробел – пропал! Это тебе, сынок, не шанежки[1] есть да молочко пить. Что верно, то верно: тут такая круть-верть, что страшно и взглянуть, но ты не пугайся! Запомни: страх на тараканьих ножках бродит. Гляди, не робей! Эва, поглядывай!..
Озаренный красным пламенем, Уралко щерил крепкие широкие зубы. С поговорками, со смешком, с одобрением мастерко провел Николеньку вперед. Вверху под стропилами – черный мрак, а рядом – жаркими ослепительными пастями пылают плавильные горны.
– Гляди, что надо робить! Примечай! – крикнул старик и устремился к одной из печей.
На ходу он проворно схватил железные щипцы и подбежал к пасти. Еще мгновение – и Уралко, озаренный пылающим металлом, как демон в преисподней, бросился к огромному молоту.
У Николеньки от страха захолонуло под сердцем: ему почудилось, будто раскаленный шар стремился прямо на него, оставляя позади себя светящийся хвост. Но Уралко пробежал мимо, на мальчугана пахнуло горячей струей нагретого воздуха.
Темный грузный молот легко поднялся вверх, старик проворно положил под него раскаленный металл. И в тот же миг громадный, грузный молот с грохотом обрушился на белую от накала крицу, и потоки ослепительных звезд брызнули в стороны. Одна из них, шипя, упала на кожаный запон Николеньки и прожгла его. Тысячи других звезд, вспыхнув, меркли во мраке на сыром песке пола и на черных от копоти кирпичных стенах. Иные уносились в далекие темные углы и долго светились в воздухе.
Несколько раз поднимался молот и ударял по чугуну. Но вот, наконец, Уралко стащил отработанное железо и отбросил в сторону. А на смену старику уже бежал другой работный.
– Видал, сокол? – спросил Николеньку старик, утирая пот. – Вот так и бегай и торопись, как челнок в пряже. Одним словом, горячая работенка!
Молодой Демидов все еще с опаской озирался вокруг. В полутьме по-прежнему скользили черные тени, зловещим сиянием озарялись печи, и на фоне этого золотого сияния четко вырисовывались силуэты людей со щипцами, с полосами железа или непонятными крючьями в руках.
Работа кипела. Со стороны Николеньке казалось, что люди, стремительно снующие от печи к молоту, руки их, несущие раскаленный металл, не знают напряжения, – так легки и плавны
Шанежка, шаньга – лепешка со слоем масла или сметаны, ватрушка.