Марьяна. Верона Шумилова
и засиял улыбкой:
– Моя сторонушка – это моя женушка. Иди, золотко, попей водички. Холодна, аж зубы ломыть.
– Твои-то ломыть? – брызнула смехом Настенька. – Они же железные. Их топор может осилить и то не с первого разу.
В белой кофточке и синей короткой юбке, она была похожа на пионерку. Пухлые розовые щечки с ямочками, озорные синие глаза, светлая челка, закрывающая вытянутые темные стрелы бровей.
– Ну, ла-а-дно, – примирительно тянет Федор. – Иди, ластушка, отдохни маленько. Я жду хозяина: письмо ему от внука.
Настенька спрятала улыбку:
– На том свете будем отдыхать. У колхозной конторы, бог зна, що творыться.
– Да-а-а, – протянул Федор, вытирая ладонью со лба пот. – Неразбериха полная. Все спешат уехать. А кто и пешком отправился. Значит, дела, таво-сяво, как сажа бела.
– Неужели пустят немцев дальше? К нам? Киев ведь недалеко… – Настенька присела к мужу. – Нет, Федя, попрут фрицев туда, откудова они прыйшлы.
– Часто, стервы, бомбят… – Сивуха нахмурился, посмотрел на жену: – Ступай, Настенька, додому. Там диткы сами. Ух, и жарища!
– Очень устал? – Настенька приникла к мужу: рубашка на нем была мокрая от ворот до пояса. – Скоро домой? Тимошка и Андрейка из красной бумаге звездочки вырезали. «Татко наклеить ее на картуз, – сказал Тимка, – и будет немаков бить». И нам по одной красной звездочке вырезал. Для храбрости и для поддержки.
Федор посветлел лицом:
– Изба, таво-сяво, хороша пышками, а еще женой и детишками. Иди к ним. Вернусь, когда разнесу всю почту. – Он похлопал по сумке. – Тока аркестр выставляй, как во двор зайду, чтобы все знали, кто идет.
– Во балаболка! – хохотнула Настенька, сверкнув синими, как васильки, глазами. – Такое тяжкое время, а ты зубы скалишь.
– И ты скалишь, – примирительно протянул Федор и, немного помедлив, добавил: – А що плакать мне? Шутка – минутка, а заряжает на весь день. Да и шутют больше те, у кого сердце ноет. – Федор порылся в сумке, достал письмо деду Прошке и положил его сверху на газеты. – У меня, жена, такая должность – веселым быть, каждому прибаутку сказать, добрую, таво-сяво, весть в дом принести. Понимать надо!
– Понимаю, как же… – ответила Настенька и, одернув юбочку, направилась к калитке. – Не задерживайся. Ладно?
– Ла-а-дно. Как мне без тебя? – смотрит Сивуха на жену влюбленно и думает: «Все же моя Настенька лучше Марьяны: беленькая, пухленькая, как сдобная булочка. Не зря добывал ее в баталиях с рябовскими хлопцами. Ох, не зря…» И, когда Настенька скрылась за кустами шиповника, мысленно вернулся в те далекие молодые годы…
…Жила тогда Настенька в соседнем селе. Не бог весть, как далеко – около трех километров от Масловки. Много, как и везде, было в том селении парней и девчат, но не было среди красавиц равных Настюхе Юрчак. Смелая и красивая хохотунья многих сводила с ума. Лишь рассыплет свой заразительный смех – хлопцы за версту узнавали,