В лабиринтах судьбы. Михаил Александрович Каюрин
лихорадочно грести им, пытаясь отвернуть плот от неумолимо быстро надвигающихся скал.
«Бесполезно», – в ужасе подумал он и вместо того, чтобы растормошить спящих, принялся кричать:
– Коля, Паша! Полундра! Вставайте!
Крик капитана либо заглушил шум беснующейся воды, либо друзья его просто проигнорировали. Из палатки никто не появился.
– Ребята, девочки! Берите вещи и прыгайте! Пры-ыгайте! – Стараясь перекричать стихию, надрывался Шестернёв. – Пры-ыгайте! Быстрее! Сейчас врежемся!
Видя безвыходность положения, он схватил свой рюкзак и, с силой оттолкнувшись от крайнего бревна, прыгнул в воду как можно дальше. Уже находясь в бурлящем водовороте, он разглядел, как выскочил из палатки вначале Павел, за ним показалась Надежда. Шестернёва потащило ко дну, и он с головой погрузился под воду. Раздался сильный удар. Поперечины, словно спички, с приглушенным треском разлетелись в разные стороны, а мощные брёвна, словно ловкие дельфины, поднырнули под скалы. Напоминанием о том, что минуту назад на поверхности реки был плот, а на нём стояла палатка, остался лишь небольшой кусок ярко-голубой ткани, зацепившейся за острый камень. Оглушённых людей с жадностью поглотила пучина.
Тимофей Игнатьевич беспомощно барахтался под водой, отчаянно пытаясь выбраться на поверхность. Он стал уже задыхаться, как вдруг та же неведомая сила вытолкнула его обратно наверх. Судорожно втянув в легкие воздух, Шестернёв изо всех сил стал грести к берегу. Силы совсем оставили его, когда под ногами прощупалось дно. На отмель он вылез на четвереньках. Вода всё-таки попала в лёгкие, и тошнота подкатывала к горлу. Едва капитан отплевался, как в мозгу стрельнула мысль: «Чёрт возьми, а где Паша, Надя? Они ведь прыгнули следом за мной. Или мне показалось?»
Остывающий диск светила с поспешностью падал за рваную тучу, озаряя водную гладь золотистой плёнкой. Взгляд Шестернёва блуждал по поверхности и неожиданно задержался на одиночных брёвнах, медленно плывущих впереди. Обломки поперечин оскалились к небу свежими изломами. И тут он увидел остатки плота. Четыре бревна, скреплённые меж собой чудом уцелевшей жердью, волочили по воде изорванные в клочья остатки палатки. Мурашки побежали по спине Тимофея Игнатьевича: «Не может быть, остался же в живых хоть кто-нибудь!» Он пристально, метр за метром принялся исследовать взглядом водную гладь. Ничего. Ни малейших признаков присутствия человека.
«Это всё. Как же так? Неужели конец? Что делать? Как быть дальше? Что я скажу родственникам Коли и Паши? Смогу ли посмотреть в глаза дочери Надежды Михайловны? И вообще, стоит ли возвращаться назад одному?»
Вопросы пульсировали в голове беспрестанно. Мозг Шестернёва отказывался воспринимать гибель друзей, как свершившийся факт. Где-то в глубине души ещё теплилась надежда на их спасение. Ему казалось, Паша и Коля решили пошутить и спрятались где-то поблизости. Сидят сейчас в кустах с женщинами, хихикают и потихоньку наблюдают за ним. Он даже обернулся несколько раз назад, в надежде застать хохмачей врасплох и весело проговорить: