Мой желанный. Владимир Лим

      ISBN 978-5-4493-7213-0

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Глава первая:

      Мёртвая река

      Они думают – я ничего не вижу и не чувствую. И вижу, и чувствую.

      Пришла медсестра – Холодная – у нее холодные, просто ледяные, пальцы, но у неё такой ласковый и лёгкий голос и от неё так чисто и легко пахнет свежим бельём, и так ловко, так неслышно ставит уколы и капельницу, что я ещё долго думаю о ней – с благодарностью и теплом.

      За окнами палаты, знаю я, далеко внизу – бронзовеющие шатры клёнов, над ними – пылающие желтизной свечи белоствольных берёз. Но листва ещё крепко держится в густых кронах, лишь иногда слетит с ветки бабочкой ранний гонец осени, кружась и вздрагивая, под ноги прохожих.

      Скоро явится Мальчик, возьмет меня за руку, и мы пойдем через сквер, через Севастопольский проспект – в парк, заросший непроходимыми кустами, перевитый колючими плетями ежевики. Мальчик всегда выбирает одичавшие сырые тропки, ведущие к ручейку, пропадающему в высоких зарослях тёмной крапивы. Мы перешагиваем через него, ступая на мягкий зеленый коврик мокреца, держась за поникшие ветви отставшей от рощицы березы, и идём вверх по склону, сухому и теплому, свободному от кустов и деревьев, вверх и вверх – под белые клубящиеся облака и летящие голубые просветы…

      И вот перед нами, за кольцевой, за змеями скользящими автомобилями, прячется в темном вечнозеленом сосновом бору не мрачное здание ГРУ и не ледяная глыба «Газпрома», а широкий, кудрявый от белого клевера, луг, с плоским зеркальцем пруда и поселением в две нежилые улицы на краю, но с отремонтированной церковью и восстановленной тонкой колокольней.

      Мы идём лугом, невольно сбивая на бок белые головки клевера, вдоль пруда, заглядывая с метровой высоты вытоптанного берега в чайного цвета воду. «Там ротаны и караси», – говорит Мальчик.

      Подходим к дому, сложенному из брёвен, с красивыми резными наличниками, старик приподнимается навстречу, опираясь на палку, зажатую меж длинных сухих ног. «Дед!» – говорит ему Мальчик, – «идём карасей ловить!» «Да идите, я отсюда погляжу!» – приветливо отвечает старик.

      Мы поднимаемся по крыльцу, с подгнившей нижней ступенькой, нащупываем в тёмных после яркого утреннего света сенях старую бамбуковую удочку и идём в яблоневый сад – копать червей под кучей старого перепревшего навоза.

      Откуда обо всём этом знает Мальчик, мне не ведомо.

      Входит врач, с преувеличенным оживлением здоровается и говорит мягко, не торопясь:

      – Интересный случай! Женщина на пятом месяце беременности, в коме. Отравление алколоидом животного происхождения. Никаких повреждений, ни внешних, ни внутренних не выявлено, кроме следов укуса на левой щиколотке. Ни на что не реагирует, кроме, внимание, детского голоса!

      – Да, интересно, перспективная больная. И какая красавица! – отвечает густой, низкий, с профессорскими нотками, мужской голос.

      Мне приятно это слышать, значит, я для них не просто тело, инкубатор, в котором живет и развивается ребенок, а всё ещё женщина, человек.

      После обхода придет Валентин, я вижу, как он проезжает сейчас крутой, как грыжа, поворот на Подольск, едет по старому, в две полосы, Калужскому шоссе на нашем черном новеньком «субарике», проскакивает широкий многорядный мост через Десну и встает в хвост длинной, от самой новой Москвы, бесконечной змеи автомобилей. Опускает стекло, просунув наружу загорелую кисть с горящей сигаретой, медленно, толчками, проползает мимо Газпрома, ГРУ, съезжает с кольца на Ясенево, до Профсоюзной…

      Он входит в палату, заперев меня густым свежим ароматом Кензо, садится напротив, берет за пальцы, перебирает, кладет руку мне на живот, уже заметный, твердый. Я чувствую, как замирает, радуясь ему, ребенок в чреве и как счастлив чувствовать его Валентин.

      Я знаю, Валентин иногда, молча, глотая слёзы, плачет надо мной, знает об этом и ребенок, тревожно бьет крохотной ножкой.

      Хожу по дому и вижу в окнах – наискосок, в конце улицы, перед лугом, сидит старик. Хожу и как-то тревожно чувствую себя, не от того, что не привыкла к этому, купленному весной Валентином дому, не от одиночества, не от скуки, не от постоянной почти тошноты. Хожу по пустому, чужому еще дому кругами, как ленивая черная кошка. Неспокойно и постоянно хочется есть.

      Чувствую, поглупела, подурнела и совсем не хочется писАть.

      Так хочется, чтобы был сын, умненький, талантливый сын. Пусть то, что есть во мне, возродится в нем. Не может быть, чтобы моё страдание, моя боль не передалась ему – появится в России поэт. Или просто хороший человек.

      Валентин верит в меня, любит мои стихи, которые я иногда печатала в газете. Когда он был здесь, я так ждала вечера, мы сидели в темноте на теплой веранде, в душном запахе нагревшегося дерева, и он так хорошо