Схватка. Михаил Голденков
яно жыва!
Кмитич решил навестить отряд Елены. Решил это еще в Россиенах – дислокацию отряда он знал. Не то, чтобы искал возможности уговорить отряд Багрова примкнуть к армии Михала Паца, планировавшего поход по южным городам Литвы, а просто хотел лишний раз увидеть Белову, которую не встречал уже больше года. Конечно, князь понимал, что все кончено между ними, толком и не начавшись, что претендовать на что-либо или ревновать ее, обижаться, как было ранее, глупо и бессмысленно. Елена стала таковой, каковой и должен быть командир отряда повстанцев – не совсем женщиной, волчицей-партизанкой, лютом, человеком войны. Кмитич смирился с таким положением. Тем не менее, его сердце по дороге в отряд учащенно билось, и он как никогда придавал значение своему убранству: одел новый красный камзол с золотистой вышивкой, новые темно-желтые кожаные сапоги и им в тон новые перчатки. Сбрил усы, отчего стал на пару-тройку лет моложе смотреться. Сам не зная зачем нарвал букет из первых васильков и ромашек… Правда, сам же и признавал, что зря все это. Однако ничего уже поделать с самим собой не мог.
Но в отряде Багрова Кмитича ожидал приятный шок. Елена при виде оршанского князя, спрыгивающего с коня и держащего охапку полевых, пахнувших медом цветов, вздрогнула и бросилась ему на шею. Ошарашенный Кмитич стоял, робко обнимая ее тонкую талию, чувствуя, как на плече расплывается теплое пятно ее слез. Букет упал на землю. «Нет, некаменная она, некаменная», – стучала мысль в висках князя. Кмитич смущенно оглянулся. Все происходило в присутствие повстанцев, но люди деликатно отворачивались и отходили в сторону. Вот Кмитич и Елена уже стоят совсем одни среди сосен и стрекотания сорок. В голове Кмитича все плыло. «Наяву ли это? Сплю ли я, брежу ли?..»
Заплаканное лицо Елены, но, кажется, еще более прекрасное и женственное, а главное, счастливое, устремилось к нему.
– Не могу я так больше, Самуль. Не могу, – она улыбалась, не стесняясь своих неожиданных слез, своих крепких объятий. Кмитич ощущал почти все ее тело, плотно прижавшееся к нему… «Боже, что же это? Как мне себя вести?» – лихорадочно думал Кмитич, ласково поглаживая ее голову, узкие плечи, целуя ее мокрые соленые глаза… Точно сон… Но и сны порой сбываются…
Они лежали обнаженными прямо в траве, в поле, среди васильков и ромашек, счастливые, как два влюбленных подростка.
– Что это? – ошарашено спрашивал Кмитич Елену, проводя рукой по ее светлым длинным волосам, куда Елена воткнула пару лазоревых васильков. – О чем ты? – она, улыбнувшись рассматривала на небе белые облака, маленькие и курчавые, словно овечки на синем поле.
– Я спрашиваю, как называть наши с тобой отношения? Ведь ты этого так не хотела! – Кмитич осторожно убрал травинку с ее щеки.
– Не хотела, – Елена почти страдальчески взглянула в серые глаза Кмитича, – надоело, любый мой Самуль! Надоела война! Надоело быть сильной! Любить хочется. Жить… Но… похоже, не скоро нам это дадут! – она горько усмехнулась, вновь повернувшись к небу, такому же чистому и голубому, как ее глаза, – не из дерева же вырезано мое сердце! А как это