Венедикт Ерофеев: посторонний. Олег Лекманов
узнал, что я цитирую из Чернышевского).
– Ну а что вы можете возразить, – не унимался я, – на то, что “прекрасное есть жизнь”?
– Что могу возразить? – Венедикт интересно пошевелил губами. (В первые минуты знакомства он еще не осмелился меня вслух обматерить.) – А вот что, – непринужденно продолжал он. – Иконы византийские, с их многочисленными сценами страшного суда, видел, надеюсь? А ведь это скорее образцы человеческого уродства, где же здесь красота и полнота жизни? Но любой искусствовед тебе скажет, что они прекрасны.
Никаких византийских икон я не видел, но принял это к сведению. Потом мне пришлось принять к сведению почти все, что говорил мне Веня. Многие вещи, о которых я даже не подозревал… философия, литература, религия – все это я взял у Вени. Почти все. И до сих пор этим пользуюсь. Можно сказать, что своим образованием я обязан ему.
Во Владимире совсем недавно (в 1960 г.) вышел сборник Андрея Вознесенского “Мозаика”, и я начал было читать понравившиеся мне стихи, но снова попал под охлаждающий душ ерофеевского негодования.
– Не там ты ищешь, Сорокин, ты же совсем не знаешь предшественников его.
Потом, когда я стал часто заходить к Ерофееву, он знакомил меня с поэзией Серебряного века, каждый раз чем-то ошарашивая. Помню, например, из Брюсова: “Тень несозданных созданий // Колыхается во сне, // Словно лопасти латаний // На эмалевой стене”.
Тогда же (а может быть, и в одну из последующих встреч) Венедикт вынул из тумбочки Библию и сказал: “Вот, Сорокин, единственная книга, которую еще стоит читать”. Я ужаснулся и подумал: “Как же так, он читает Мечникова и так говорит про Библию?” Уходил я от него сильно озадаченный, одновременно с симпатией и страхом»[299]. «Сначала я прочитал что-то из Ветхого завета, принес ему и сказал: “Веня, но это же все сказки!” – дополняет этот свой рассказ Сорокин. – А он был, возможно, с похмелья, несколько мрачный, и сказал мне: “Слушай, Сорокин. Может быть, ты когда-нибудь поумнеешь. Но запомни, что такого-то числа такого-то года ты был круглый дурак”». Сильно забегая вперед, приведем здесь и итоговую сорокинскую реплику о его взаимоотношениях с Ерофеевым: «Веня ко мне относился иногда хамовато. И, по-моему, не очень меня любил. Но это общение мне было необходимо как глоток свежего воздуха среди советской паскудности»[300].
Сперва «озадаченный», а впоследствии безоглядно увлекшийся Венедиктом Борис Сорокин со временем ввел в его орбиту почти всех своих друзей: Валерия Маслова, Андрея Петяева, Игоря Авдиева[301] и будущего «любимого первенца» из «Москвы – Петушков» – Вадима Тихонова[302]. Они-то и сформировали ерофеевскую свиту. Далее мы вслед за Лидией Любчиковой будем называть друзей Венедикта из этой компании «владимирцами». Отметим, что она не была однородной, а ее состав – постоянным, поэтому иные рассказы о «владимирцах» не следует распространять на всех перечисленных нами людей.
«Человек не успевал оглянуться,
Этот мемуар основан на «Летописи жизни и творчества Венедикта Ерофеева» (С. 40–41) и наших разговорах с Борисом Сорокиным, в которых он внес в текст из «Летописи» некоторые поправки и дополнения.
«Для меня это было как взрыв. Я абсолютно изменился. И моя жизнь изменилась на 180 градусов», – рассказывает Борис Сорокин в интервью Евгению Викулову (радиопрограмма «Говорит Владимир»).
Александр Кравецкий вспоминает об Игоре Авдиеве так: «Этот заводной двухметровый человек с огромной бородой страшно пугал моих дочерей, церемонно обращаясь к ним, как к маленьким леди. Сейчас его имя в основном встречается в комментариях к “Петушкам”. А вот о чем совсем не вспоминают, так это о составленной Игорем книге “Всенощное бдение. Литургия”, выпущенной в 1982 году. Тогда это была единственная доступная книга про устройство богослужения. 60 тысяч экземпляров тиража разлетелись мгновенно. Книгу переснимали при помощи фотоаппарата, печатали на ксероксе (у меня она была в ксерокопии), репринт сделали на Западе, а с началом перестройки эта книга была переиздана бессчетное число раз. При этом об авторстве Игоря никто не знал».
«Вадик Тихонов был хулиган, – рассказывает о нем Сорокин. – Мы учились в одной школе, и он однажды директрису шлепнул по заду и что-то еще добавил такое».