Венедикт Ерофеев: посторонний. Олег Лекманов
Ерофеева на долгие годы вошла тогдашняя студентка биологического факультета педагогического института Юлия Рунова.
«Рунова у них была “комсомольская богиня”, – рассказывала Лидия Любчикова. – Она была, кажется, секретарь комсомольской организации, девица с волевым характером, ездила на мотоцикле, стреляла и так далее»[278]. Как «румяную пышную красавицу-комсомолку» определил Рунову Игорь Авдиев. Сам Ерофеев в записной книжке 1976 года назовет ее «белокаменной девушкой»[279].
По-видимому, именно свою первую встречу с будущей возлюбленной Ерофеев преобразил в «сладостную легенду» (пользуясь формулой Федора Сологуба)[280] в сочинении 1962 года под названием «Благая весть», которое, по его собственным словам, «знатоки в столице расценили как вздорную попытку дать “Евангелие русского экзистенциализма” и “Ницше, наизнанку вывернутого”»[281]:
«…и вот явилась мне дева, достигшая в красоте пределов фантазии,
и подступила ко мне, и взгляд ее выражал желание и кроткую решимость;
и – я улыбнулся ей;
она – в ответ улыбнулась,
я – взглянул на нее с тупым обожанием,
она – польщенно хихикнула,
я – не спросил ее имени,
она – моего не спросила,
я – в трех словах выразил ей гамму своих желаний,
она – вздохнула,
я – выразительно опустил глаза,
она – посмотрела на небо,
я – посмотрел на небо,
она – выразительно опустила глаза,
и – оба мы, как водится, испускали сладостное дыхание, и нам обоим плотоядно мигали звезды,
и аромат расцветающей флоры кутал наши зыбкие очертания в мистический ореол,
и лениво журчали в канализационных трубах отходы бесплотных организмов, и классики мировой литературы уныло ворочались в гробах,
и – я смеялся утробным баритоном,
она – мне вторила сверхъестественно-звонким контральто,
я – дерзкой рукой измерил ее плотность, объем и рельеф,
она – упоительно вращала глазами,
я – по-буденновски наскакивал,
она – самозабвенно кудахтала,
я – воспламенял ее трением,
она – похотливо вздрагивая, сдавалась,
я – изнывал от бешеной истомы,
она – задыхалась от слабости,
я – млел,
она – изнемогала,
я – трепетал,
она – содрогалась,
и – через мгновение – все тайники распахнулись и отверзлись все бездны, и в запредельных высотах стонали от счастья глупые херувимы
и Вселенная застыла в блаженном оцепенении»[282].
Свои последующие встречи с Юлией Руновой Ерофеев тщательно зафиксировал в записной книжке декабря 1959 – мая 1960 гг., не забывая о мельчайших деталях, до которых он вообще был большой охотник. На наш взгляд, сегодня эта хроника читается как проза куда более увлекательная, чем претенциозная «Благая весть».
Процитируем
«Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я – поэт» (