Проклятый род. Иван Сергеевич Рукавишников
угла мещаночка-молодуха смазливая бойкой поступью выкатилась, зевающий рот накрещивает.
– А-а-а!
– Силы честные, пронесите…
Закрестился Доримедонт, задрожал, молодуху напугал лицом скосившимся. Долго толклись друг перед другом на гнилых мостках. Еле разминулись. На уроненное зеркальце страшится оглянуться Доримедонт: а вдруг раскололось! А так упало, будто пропало. Это ничего.
– Ну его совсем! И не жалко ничуть…
Не близко еще идти. Но под рукой веселье несказанное. Счастье. Восторг души. Полсуток до одури упивался. Ах, кабы не улицы эти пугающие, без конца кем-то зря настроенные.
Из кармана конверт, за день состарившийся, рука вытянула. Бумагой рука влюбленно поигрывает; глаза рыцаря улицу вечернюю следят из-под шлема пытливо. Не нужно рыцарю письмо глазами читать. Наизусть шепотком напевным читает, гордость свою, силу свою из сказок, из снов в жизнь чудесно перелетевшими словами тешит.
«Благородный рыцарь! Вами болит и страдает несчастная душа девицы. Будучи наслышана о несказанных добродетелях души Вашей, льщусь неоставлением благосклонностию от любви к вам погибающей честной девицы, имя коей и прочая можете узнать, красавец мой, на Новой Стройке, дом Никулиной, ныне же, с десяти часов вечера. Пребываю по Вас сохнущая и Вас непременно к назначенному часу ожидающая…
P.S. Не забудьте захватить, любовь моя, побольше денег. Мне ни копейки не нужно. Но если Вам захочется меня похитить. Не дайте в обиду неопытную. Навеки Ваша…
Еще P. S. Зажгу над дверью фонарь. Примета Вам будет, сокровище мое. До гроба Ваша…»
Замечтался. Ночь обступила рыцаря, фонарями желтыми поглядывает, повизгивает песьей брехотней. На шлеме стальном, головою рыцаря несомом, страусовы перья выросли. Вьются красные. Нет, одно черное.
«Пусть знает, что мститель идет, в обиду не даст. А одно перо пусть белое. Невинность. Как она невинен рыцарь».
И теша себя из сказки, из сна выпрыгнувшей явью нездешнею, идет-торопится. И уж почти не страшен Доримедонту будочник сонный. Одно томит его: «Не мало ли денег несу?»
А достал Доримедонт сто пять рублей. Пришел к Агафангелу.
– Дайте мне много тысяч.
– Сколько?
И ничего не дали Доримедонту в конторе, второму сыну железного старика. Сто у матери выпросил, пять своих было. Да рублей на десять медью. Долго думал. Не взял. Обокрадут.
– Новая Стройка. Не тот ли вон дом? Ишь куда спряталась. Откуда в нашем городе принцессе быть? А не иначе – принцесса. Какое письмо написала! Какое письмо! Неизвестные все подписывают. Ха. А она знак вопросительный трижды повторяет. Не по-книжному.
– Благородный рыцарь… О несказанных добродетелях души Вашей… Откуда узнала? Откуда? Ах, фонарь… И вон там еще фонарь.
Но стучать, спрашивать нельзя. Крадучись, над воротами в отблесках сонного фонаря читает:
– Никулиной.
Как же так? Шел и сразу пришел. Страшно.
И быть так не может. Принцесса не малая, коли мне письмо написала. Не семишник, капитал