Свидетель Пикассо. Елена Селестин
Ольгой. Ее адвокат, согласно французским законам, перед разводом потребовал скрупулезной описи имущества, и Пикассо теперь придется отдать жене половину недвижимости, половину непроданных картин, рисунков и скульптур, его счета в банках тоже арестованы. Пикассо обязан ходить в суд, давать показания об обстоятельствах своей измены, слушать обвинения и проклятия жены.
В начале осени тридцать пятого Саб по-прежнему помогал Инес, ездил с ней и с сыном по врачам, ухаживал за малышом, но относился теперь к этому так, словно читал о собственной семье в книге: более спокойно и отстраненно, чем раньше. И наоборот, перипетии судьбы Пикассо будто стали его собственными. Он часто бродил в барселонском квартале Баррио Кино, оттуда шел на улицу Консуэло, где у него когда-то была своя маленькая квартира, затем поднимался в бедный квартал Рьера-де-Сан-Хуан, где у Пикассо в те же времена была студия.
Родители Саба, люди религиозные и болезненные, его баловали, он вырос в любви и ласке, но боялся окружающего мира – так же как боялись его и родители. Саб стал сиротой еще подростком, и это потрясение увеличило его страхи. Дом, где рос Саб, достался его теткам по отцовской линии, те устраивали свою жизнь, заводили романы, выходили замуж и рожали детей, и к семнадцати годам Жауме Сабартес был полностью предоставлен себе. На деньги, оставшиеся на банковском счете его матери, Сабу купили квартиру, и он туда переехал, когда поступил в университет. Дружба с веселым, сильным Пабло Руисом – тогда Пабло еще не был Пикассо, фамилию матери он выбрал своим псевдонимом несколько лет спустя – вытащила Саба из трясины страха и одиночества. Он хоть и не научился хохотать так, как умел хохотать молодой Пабло, но стал иногда улыбаться.
Тридцать пять лет назад по утрам Саб выходил из своей квартиры, проходил этим же путем, шел к Пабло, будил его, они спускались в кафе, завтракали, потом возвращались в студию. Пикассо начинал работать, а Саб пытался написать стихотворение, читал книгу или просто наблюдал. К вечеру они шли гулять и разговаривали подолгу, иногда Саб провожал Пабло до ворот веселого дома в Баррио Кино, там художника встречали как своего. Саб публичными домами даже в молодости не интересовался.
Пабло в письмах часто вспоминал те их прогулки и разговоры. Он писал, что хочет, чтобы они снова встретились в Париже как самые близкие люди. «Жаль, что это невозможно, но я благодарен и за несбывшееся. По крайней мере, у меня есть мечта, общая с Пикассо», – вздыхал Саб по ночам, перебирая страницы писем.
В юности Пабло расписал квартиру Сабартеса (ни у кого из их тогдашних приятелей, кроме Саба, не было своей квартиры) в голубых и серых тонах; одно окно Пикассо превратил в губы пучеглазого мавра, другое в фантастический глаз, в простенке появились фигуры любовников, слившихся в объятии. Это там Пикассо написал на потолке про божественные волосы из бороды. Вообще они часто дурачились. Когда Сабартес наблюдал, как друг расписывает стены, ему казалось, что Пикассо не выбирает цвет