Хулиганский роман (в одном очень длинном письме про совсем краткую жизнь). Сергей Николаевич Огольцов
вдруг делала резкий прыжок в попытке убежать, но баба Катя ловила её на лету и снова поглаживала под наш восторженный смех.
Я понимал, что это она сама подталкивает мышку, но, сколько ни старался, уследить не мог.
По вечерам она выносила в сарай ведро кисло пахнущего хлёбова из очистков и объедков, в загородку к нетерпеливо рохкающей свинье Машке и там ругалась на неё за что-нибудь.
Она показала нам какие из грядок и деревьев в огороде её, чтобы мы не трогали соседских, потому что огороды без заборов.
Но яблоки ещё не успели поспеть и я влезал на дерево белой шелковицы, хотя баба Катя говорила, что я слишком здоровый для такого молодого деревца, и однажды оно расщепилось подо мной надвое.
Я испугался, но папа меня не побил, а туго стянул расщепившиеся половинки каким-то желтовато прозрачным кабелем.
И баба Катя меня не ругала, а только грустно помаргивала глазами, а вечером сказала, что свинья совсем не стала жрать и перевернула ведро, до чего же умное животное – чувствует, что завтра её будут резать.
И действительно весь тот вечер, пока не уснул, я слышал истошный вопль свиньи Машки из сарая.
Наутро, когда пришёл свинорез-колий, баба Катя ушла из дому и они тут уже без неё вытаскивали из сарая отчаянно визжавшую Машку, бегали за ней по двору, когда она вырвалась, и кололи, после чего визг сменился протяжным хрипом.
Во всё это время мама держала нас, детей, в хате, а когда разрешила выйти, во дворе уже гудела паяльная лампа, которой обжигали почернелую неподвижную тушу.
На свадьбе тёти Люды на столе стояло свежее сало и жареные котлеты, и холодец, а один из гостей вызвался научить невесту как надо набивать домашнюю колбасу, но она, под общий смех застолья, отказалась.
Вобщем, в Конотопе мне понравилось, хотя жалко было Машку и стыдно за шелковицу.
И мне почему-то нравился даже вкус кукурузного хлеба, который все ругали, но брали, потому что другого нет, ведь Никита Сергеевич Хрущёв сказал, что кукуруза – царица полей.
Обратно мы тоже ехали на поезде и меня укачивало и тошнило, но потом в вагоне нашлось окно, куда можно высунуть голову, и я смотрел как наш пыльно-зелёный состав, изогнувшись длинной дугой, словно котёнок за своим хвостом, катит по ярко-зелёному полю; и мне казалось, что дорога не кончается из-за того, что поезд бежит по одному и тому же громадному кругу посреди этого поля с одними и теми же перелесками.
На какой-то остановке папа вышел из вагона и не вернулся при отправлении.
Я испугался, что мы потеряем папу и начал всхлипывать, но через несколько минут он пришёл с мороженым, ради которого задержался на перроне и вспрыгнул в другой вагон уходящего поезда…
В тот год мои младшие брат и сестра тоже пошли в школу и в конце августа папа с растерянно-сердитым лицом увёз расплакавшуюся напоследок бабу Марфу в Бологое – помочь с пересадкой на Рязанщину.
Через дорогу от угловых домов нашего Квартала стоял продуктовый магазин и теперь, без бабы Марфы, мама посылала меня за мелкими покупками – принести хлеб, спички,