Инанта Грёза. Путник. Владимир Зенкин
яркого, такого расторопного мая давно не случалось. Он сполна потрудился за себя и за ещё не распечатанный июнь: выгнал в доколенный рост траву, оплодотворил цветеньем, затопил пышным зелёным благом сады и леса, прогрел воду в реках-озёрах. Не позволяя ни великой, ни малой живности лениться и не в полную силу простирать далее род свой.
А причудливый фрагментик планеты, именуемый именем Скол, был бесспорно не худшей частью творящейся поздней весны.
Скол в действительности и был сколом.
Невесть когда, незнаемо отчего он возник. Каким-то суровым планетоутробным катаклизмом необъятный пласт земли обрушился вниз, среди пологих зелёных взгорков и мягких ложбин возникла впадина, протяженьем в несколько километров, уходящая к горизонту. Берега её постепенно размылись и оползли. Буграстое дно поросло клоками беспутного мелколесья.
Она стала походить просто на гигантскую овражную балку. Но ближняя, самая глубокая её часть так и осталась впадиной, провалом, деяньем давних земных стихий. Этот берег не осыпался и не размылся по причине скальных базальтов и известняков, обнажившихся под почвой. Базальты были видны на обрыве берега слоями разных оттенков и разной толщи. На прямом солнце серый камень тускло поблёскивал крапинами кварца. Далеко не всегда, значит, покоились здесь безобидные травянистые холмики. Был срок – возможно, горные утёсы-монстры вздымались к древнему небу. Этот крутой, жёсткий берег и назывался Сколом.
Он был самый восподнятой площадкой окреста, и вид с него открывался замечательный.
Внизу, среди разнокаменных отломков, виднелись группы нестройных деревьев и редкий кустарник. Далее – камней становилось меньше, кустов-деревьев больше; на всём остальном продолженьи впадины царила густая, зелёно-бурая неразбериха.
Вздорно красив был этот застывший изъян ландшафта, красив нарочитым несовершенством, перечащим плавно-пологой логике окрестной равнины.
– Ну как? – довольный, спросил Венчик.
Нат молча, с напряженьем всматривалась вниз-вдаль с обрыва.
– Производит?
– Шикарно. Подозрительно.
– Ты о чём?
Нат глянула на него, опять повернулась к обрыву.
– Что-то, наверное, здесь не так просто. Он был прав.
– Кто?
– С косой. Тот. Чего он нервничал, а?
– Тот сырокопчёный абориген? С головой у него проблемки.
– Он хотел нас отговорить. Да не решился.
– От чего?
– Не знаю.
– Я – человек конкретный. И внимательный. И Макс человек внимательный. Мы ничего здесь не заметили такого. И сейчас ничего я не чувствую.
– Я – чувствую.
– У тебя – другие нервы, другая фантазия. У поэтесс – всё особенное.
Нат поморщилась.
– «Поэтесс». Вертлявое, неприятное слово. Не говори так. Не люблю.
– Раз, пишешь такие стихи… А как говорить?
– Никак. А вы с Максом зачем сюда приезжали?
– Элементарно. Чем больше нельзя – тем сильнее надо.
– Не