Инанта Грёза. Путник. Владимир Зенкин
меня к вам небольшой разговор.
– Заходите. Не на пороге ж… – парень подвигается назад и подвигает подругу.
Медновласка очень некстати. При ней у меня вряд ли получится. Я неуютно вздыхаю.
– Прошу прощенья, – обращаюсь не к нему, а к ней. – Может быть это… не очень правильно, не очень вовремя. Мне бы хотелось, всё-таки… насчёт Светланы Васильевны… дело такое, щепетильное… весьма щепетильное…
– Ну, если надо, – парень оборачивается к подруге. – Побудь, Ля. Хорошо? Всё путём. Я – скоро.
Мы спускаемся с ним по лестнице, выходим из подъезда. Скамейки заняты внимательной старушнёй. Мы направляемся к детской площадке, на которой никого нет.
– Как тебя зовут?
– Нат.
– А я – Олег.
– Да, знаю.
– Знаешь?
«Аккуратней давай! – мысленно одёргиваю себя. – Без глупостей. Не поверит».
– Ваша мама, Светлана Васильевна… – никак не могу подступиться. – Она… замечательная женщина.
– Ты уже говорила. Я тоже так думаю, – слишком серьёзны, настороженны его глаза. «Ждет и догадывается о чём скажу? Опасается услышать не то?».
– Только не спрашивай, откуда я это узнала, ладно? Мне врать неохота. Считаем, что она просто попросила меня тебе передать… перед своей… там, в сквере.
– Ну? Передавай уже… – слегка нервничает Олег.
– Твоя мама, Светлана Васильевна, – постным конторским голосом начинаю я, – любила одного человека. Много лет. Она надеялась связать с ним свою жизнь. Очень надеялась! Она тебе рассказывала об этом?
– Допустим.
– Когда?
– Не так давно, – неохотно отвечает Олег. – Общие слова, без конкретики.
– Общие слова!.. Первая попытка, понял? Она бы обязательно всё рассказала.
С «конкретикой». Обязательно. Если б… Если б ты знал! Если б представить ты мог, как она любила его! – вновь не удерживаюсь я от рискованных воскликов, вновь мой голос неровен и подозрительно звенящ. Спохватываюсь, пытаюсь уйти в казённый тон – малоуспешно. – Он русский, живёт в Канаде, в Торонто. Он тоже любит её и ждёт. Ждёт. Наверняка, не знет, что Светланы Васильевны – уже нет. Или?.. – вопросительно вглядываюсь в Олега.
– Не знает, – лицо Олега напрягается, бледнеет от разбереженной скорбной тоски. – С мамой всё… так вдруг оглушительно… невозможно! За что ей такое?
– Несправедливо! – всхлипываю я.
– Она последнее время… как-то воспрянула духом. По-другому стала выглядеть – улыбчивей, красивее. С сердцем, вроде, пошло на поправку. Оказалось – не пошло.
– Она готовилась к новой счастливой жизни. Которую заслужила.
– Почему она не говорила мне ничего раньше? Столько лет…
– Не считала вправе доставлять лишние страдания, даже просто переживания своим близким. Только – себе.
– Но я-то давно уже взрослый! Понятливый.
– Она была не свободна душой. Она почувствовала свободу… своё право на свободу, на счастье, только недавно, после… ну, ты знаешь когда.
Олег