Очень личная книга. Валерий Сойфер
Родители предпочитали держать детей возле себя, властям не удалось заставить законными методами отрывать их от семей, и мы росли под присмотром своих пап и мам. Поэтому в пятом корпусе в подвале создали ателье одежды, в остальных помещениях разместили какие-то конторы.
Конечно, эти большевистские выдумки о тотальном контроле за жизнью семей, общем и одинаковом питании, воспитании детей в отрыве от семей не были присущи только горьковским коммунистам. Они, во-первых, не были ими придуманы, а кочевали из века в век, а во-вторых, были широко распропагандированы по стране. Я обнаружил в книге воспоминаний Анатолия Мариенгофа, кстати, тоже родившегося в Нижнем Новгороде, известного поэта-имажиниста, друга Есенина и Качалова, такие слова, вложенные в уста директора нижегородской гимназии (именно той, которая стала позже нашей 8-й школой имени Ленина), в которой Мариенгоф когда-то обучался:
Если толком разобраться во всем, что происходит, можно прийти к выводу, что большевики осуществляют великие идеи Платона и Аристотеля. «Все доходы граждан контролируются государством»… Так это же Платон!.. «Граждане получают пищу в общественных столовых»… И это Платон! А в Фивах, как утверждает Аристотель, был закон, по которому никто не мог принимать участия в управлении государством, если в продолжение десяти лет не был свободен от занятия коммерческими делами… Разве не правильно? Какие же государственные деятели из купцов?
Мошенники они все, а не государственные деятели!»
(А. Мариенгоф. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги / http://reliquarium.by.ru/html_ru/fiction/mariengoff/moivek.shtml/).
Надо однако сказать, что в те времена высокие дома с центральным отоплением, канализацией, с телефонами во многих квартирах, лифтами и с другими удобствами воспринимались теми, кто переехал из хибар и бараков в центр огромного города, в очень красивое и ухоженное место, совсем не так, как описываю я. Из кранов лилась чистая вода, и её не надо было нести в ведрах от колодцев или уличных колонок. В тридцатиградусный мороз не надо было, полуодевшись, выскакивать из дома в кабинку уборной, запрятанную где-нибудь в углу двора, а потом, содрогаясь от холода, бежать назад. Свет в домах горел, старики могли благодарить небо за поднимающий их наверх лифт, дома стояли в центре города, рядом были магазины: живи и радуйся. В целом жизнь в Домах Коммуны в бытовом смысле была для тех, кто совсем недавно ютился в лачугах и землянках, даже первоклассной. Но назойливое желание коммунистических «организаторов быта» насадить новые правила, которые, по их мнению, воспитали бы строителей коммунизма из тех, кто поселился в Домах Коммуны, затрагивало всех. Эти потуги провалились, причем довольно скоро. И, конечно, нельзя не заметить тяги создателей этих новостроек к халтурному примитивизму, наплевательскому отношению к людям, объяснимому стремлением к дешевке, ко всему наскоро сляпанному под победные марши «строителей коммунизма».
Всего в этих домах было двести с небольшим квартир,