Яблоко Немезиды. Анатолий Жаренов
к кому-нибудь… Но это редко.
– Странно, – сказал Коун задумчиво. – Ваш сосед утверждает, что он ничего не слышал. Хотя спит он, вероятно, неспокойно.
– Броуди? – В темных глазах Алисы мелькнуло что-то похожее на презрение. Губы сложились в брезгливую гримасу. – Броуди вам сказал это?
Коун кивнул. С первых минут своего пребывания здесь он понял, что Алиса не умеет лгать. Лгал Броуди. Зачем он это делал, было неясно. Но, как бы там ни было, ложь тоже являлась фактом. Коун волен был или оставить этот факт без внимания, или бросить его в копилку своей памяти, где уже хранились другие, не менее любопытные.
– Броуди – дрянь, – сказала Алиса убежденно.
– Почему вы так думаете? – спросил он. – Вы давно знаете Броуди?
– Я его совсем не знаю. Он поселился здесь год назад. Говорят, он вышел из тюрьмы. Его судили за какую-то пакость.
– Вот как! Кто же это так говорит?
– Он сам. Мать слышала, как он рассказывал об этом Тернесам – нашим соседям. Я не могу повторить это. Язык не поворачивается. А он хвастался своими подвигами и хихикал. Его бросила жена. А он хихикает и напивается. Напивается и болтает про… – Алиса споткнулась и, оборвав фразу на полуслове, растерянно взглянула на инспектора.
– Простите, я, кажется, говорю лишнее.
– Полицейскому, как священнику, можно говорить все, – усмехнулся Коун. Ему понравилась наивная убежденность женщины, ее искренность. Броуди, по ее мнению, был изрядным негодяем. Но Броуди лгал. Ему надо было прослыть в глазах людей подлецом. Для чего? Может быть, чтобы уйти от внимания, не возбуждать излишнего любопытства к своей персоне? Так уж устроен этот мир, в котором честный человек равнодушно смотрит на подлеца и даже готов отодвинуться подальше, чтобы последний получил побольше места под солнцем. Броуди это отлично понимал. И он решил сделаться в глазах людей подлецом. И люди потеряли к нему интерес. Любопытно, как повела бы себя Алиса, если бы Коун рассказал ей то, что знал про Броуди? Но нужно ли говорить?..
От Алисы Коун не сразу поехал домой. Он завернул в кабак Вилли Кноуде.
Владелец заведения был на месте. Увидев Коуна, он вынул щеточку и два раза провел ею по усам.
– Давненько, – сказал он, щуря влажные и черные, как маслины, глаза. – Хотите виски, инспектор?
В кабинете все было по-прежнему. Два розовых кресла гостеприимно выгибали спинки возле низкого столика. На зеленой стене напротив висела крышка от унитаза, разрисованная итальянской княгиней Эсмеральдой Русполи. Говорили, что Кноуде заплатил бешеные деньги за это единственное, если не считать розовых кресел, украшение своего служебного помещения. Вилли не любил помпезности, он считал себя поклонником строгого стиля. Женщины в его заведении поэтому тоже были экипированы в соответствии со вкусами Вилли. Их туалет составляли короткие блузки, туфли и желтая лента в волосах. Вилли не хотел, чтобы женщины бегали совсем голышом. «Это неприлично, – повторял он. – И потом блузки придают интимность обстановке.