Страна расстрелянных подсолнухов. Григорий Жадько
позавидовал, если бы особо не принюхивался.
– Нас будут унижать, – сказал Гаврилов, – будут морды бить, издеваться… и они всерьез хотят, что бы мы защищали этот строй, эту Украину!?
– Причем здесь Украина и эта плесень!? – громко сказал я.
Я увидел, как лица пацанов дружно обернулись ко мне, но я продолжил:
– Что в советской армии не было беспредела старослужащих? Не было издевательств, побоев, самоубийств, самострелов? Эти комендантские роты, взводы новое изобретение? Да-а, налезли, пристроились скоты, чтобы под пули не лезть. Пользуются моментом. Но если ты достаешь банку с вареньем из погреба, а в ней сверху плесень, ты же не выбрасываешь ее. Собрал ложечкой аккуратно, и чистенькое стало. Ягодка к ягодке. Дедовщина была, есть и наверно будет, но от этого никто Родину не бросал. Я думаю это временное явление.
– Ой-ой-ой! Защитничек!! И флаг тебе в руки, – процедил Гаврилов. – Старайся. Пока тебе все зубы не выбили. А то медальку, какую вручат за доблесть, а ты в ответ не сможешь поблагодарить, не произнесешь священное: «Слава Украине!»
– Не стоит за меня волноваться, – хмуро возразил я. – Как-нибудь уж разберусь.
Ночь была тревожная не спокойная, артобстрел то приближался то удалялся, земля подрагивала, но мы ничего не чувствовали куда-то провалились. Перед рассветом к нам в расположение заехал большой зеленый грузовик. Он сминал траву в росе, и мокрые темные полосы полукругом вились за ним. Водитель выбрал для стоянки дальний уголок под липами. Это был кунг, каркасно-металлический фургон на базе КрАЗа, на крыше которого был установлен плоский бак с водой. Военная баня – счастье для солдата. Раздевалка, моечное отделение, парная. Топилась она печкой «буржуйкой» которая заканчивалась дымовой трубой. Внутри стены были отделаны, свежей вагонкой.
Нас запустили после нацгвардов и отведенных трех часов, подразделениям не хватило. Банщики, четыре срочника, ворчали, мы улыбались – баня это все! После бани и умирать не страшно!!
Я вышел в числе последних. Ребята кружком сидели на траве в тени лип. Тело дышало, все поры были открыты и души тоже. Вниманием как всегда владел неутомимый Моня. Голос его звучал уверенно звонко:
– … и в тот час, когда близнецы Дохманы вместе с Плешивым Брауном перлись в бордель-гостиницу Сашки Малявки на Мациевской, а Татарин Выча посылал портового боцмана Вратаски на государственном языке межнационального общения дальше Маяцкой стрелки – мама Лени с Канатной и биндюжники спокойно добрались до порта…
Слушатели были все во внимании. Его истории были бесконечны, как вода в ручье, зажигательны как огонь и приправлены перцем как весь одесский юмор. Птицы щебетали по мирному, а канонада была почти не слышна. Жизнь налаживалась, ну или так казалось.
***
Следующий день ознаменовался радостным событием. К Сашке Басаргину из второго взвода – я его немного знал, он жил в Червонозаводском, на Гончарной – приехала невеста