Великая княгиня. Юрий Сбитнев
долгое время отсутствия умерли родители, вымерла небольшая родня, не просто оказалось найти давних знакомых… Да и родной город оказался совсем не таким, каким виделся издалече. Не узнавал града Константин. И не потому, что стал он куда громаднее прежнего, ещё более значимым и красивым, с многими новыми величественными дворцами и храмами, и не потому, что многоязычен и многолик… Совсем не поэтому. Не слышал игумен души города, такой необыкновенной в пору детства своего и юности. Люди, с кем пришлось встретиться и общаться, были все без исключения себялюбцы. Никто и ничто не интересовало их, кроме возвеличения своего я. Каждый считал себя выше другого, постоянно показывая это в общении. Кичиться своими знаниями, положением, успехом, наконец, богатством считалось в порядке вещей и совсем не зазорным. Никто и не замечал той губительной язвы, разъедающей общество, не токмо мирское, но и церковное. К ужасу вернувшегося на круги своя, и там, и там была забыта духовность. Не потребовалось много времени, чтобы убедиться в том, что никто не ждёт его, не нуждается в нём и, более того, нет для него тут места. То, что в поте лица внедрял он и проповедовал на Руси, в Константинополе было всего лишь формальной догмой…
3.
Удивительно русской была ипостась князя Юрия Владимировича Долгорукого. Наделил его Господь всеми без исключения чертами национального характера, да так, что каждая из них вдруг становилась главной, не просто затмевая другие, но уничтожая их. Бывал князь кроток и богомолен, бывал ожесточён и безбожен, умён и прозорлив, упрям и бездумно глуп. Бывал воительно-мудрым – истинный полководец, храбрец из храбрецов, истовый герой, – и празднующим труса. Хитрый донельзя и рубаха-парень, бессребреник и скряга, скорбящий над каждой утерянной малой резанью… Разрушителем был князь, но и созидателем отменным. Со смерти брата, Мстислава Великого, владела Юрием одна всепоглощающая страсть – получить великое княжение и обустроить Русь, как обустраивал её и как владел ею батюшка Владимир Всеволодович Мономах. Думал о том глубоко и скрытно, когда сидел на киевском столе старший брат Ярополк, подбивал братию тайно и явно скинуть с великого княжения Всеволода Ольговича, но и дружил с ним порою крепко. И всё это долгое время жаждал власти над всею Русью, и не просто жаждал, но знал точно, как обустроить мир русский, как изначальную – оукраинную – Русь объединить и помирить с родственными и не родственными, молодыми и древними племенами. Он уже и творил сие в Руси Залесской Суздальской – строил новые города, призывая из далёкого зарубежья и со всех княжеств умельцев и дельцов, не страшащихся перемены мест, умеющих в любой, даже неприютной веси свить доброе нерушимое гнездо, усвоить свычаи и обычаи русичей, их мову, поверить в Бога и стать самым что ни на есть единым народом. А как держать этот народ в любви друг к другу и князю – отцу для всех единому, как было при батюшке Мономахе, – того он пока понять не мог, до ломоты сокрушая в думах голову. И дабы вовсе не потерять её, буйную,