К западу от заката. Стюарт О’Нэн
колбасу. А если сцена выходила неудачной, он записывал лучшие строки в блокнот на будущее.
Если он и мог еще чему доверять в этом мире, то только своему чутью. Если бы талант ему изменил, как это произошло с Эрнестом, то уж не от того, что его не использовали в полной мере, а как раз наоборот. Так ему думалось иногда по утрам, когда сердце колотилось от слишком большого количества выпитого кофе. Он тренировался, подобно атлету, день за днем, и верил, что придет время, когда сможет показать себя во всей красе. Он готовился к этому еще с армии и даже в те времена, когда стал терять Зельду. А теперь, оставшись один, не видел ни конца, ни передышки. Он боялся, что умрет с карандашом в руке, не дописав предложения, и оставит дочери долги. Работа на тихой утренней кухне была своего рода покаянием, прогоняющим страх. Пока он работал, это помогало; стоило остановиться, как снова наваливался мир со всеми его проблемами, и именно поэтому Скотт продолжал писать. Он был писателем, и ему требовалось лишь немного таблеток, чтобы разогнать кровь.
Скотт работал над юмористическим рассказом о человеке, который, проснувшись однажды утром, обнаруживает туго затянутую на шее петлю. Он понимает, что веревка петли тянется через всю комнату, за дверь квартиры, даже по домовой лестнице, так что встает и идет за ней. На улице оказывается, что веревка проходит через все места, где он часто бывает: через газетный киоск, продуктовую лавку, бар, пересекает улицу во всех направлениях, но машины и автобусы ее не задевают. Она питоном вьется вокруг фонарных столбов, пожарных гидрантов и почтовых ящиков…
Дописав до этого места, Скотт отправился на работу. И всю дорогу, пока довольный шел по дороге, разглядывая бульвар Ла-Сьенега и подмечая интересные детали, он думал о том, что мог бы написать тысячу продолжений этого рассказа.
На второй неделе работы на студии машину Скотта забрал эвакуатор. Эдди Кноф не предупредил его, что оставлять там автомобили могли только звезды. С этого дня пришлось платить пятнадцать центов и парковаться на грязной стоянке на другой стороне бульвара, как делали статисты, толпой валившие в боковые ворота за мечтой о славе. В отличие от всех коллег, за исключением Оппи, который, по-видимому, дневал и ночевал на работе, Скотт всегда приходил вовремя. Хотя дверь Эдди была закрыта, Скотт надеялся, что его усердие когда-нибудь оценят. Из холодильника в кабинете он доставал пару бутылочек колы, ставил их у вентиляции, садился за стол с карандашом и бумагой и принимался за работу, дрожа от холода, как Боб Крэтчит[59].
Над «Янки в Оксфорде» кто только не работал. За основу будущего фильма взяли роман с простеньким неправдоподобным сюжетом на фоне идилличных пейзажей. Затем по нему прошлась череда сценаристов, подогнавших историю под требования продюсеров и добавивших побольше напряженности в развязку, чтобы придать хоть видимость драмы. Постоянное махание кулаками и сплошные недоразумения должны были утомить и самого непривередливого зрителя, не то что настоящих
Боб Крэтчит – персонаж из повести Ч. Диккенса «Рождественская песнь», клерк Скруджа Эбенезера.