.
должна ли я быть этим польщена или задета. А вы больше похожи на цыпленка.
– С достоинством, – поправился он. – Для непроходимой простолюдинки.
– Прошу, оставьте.
– Что?
– Не шутите об этом. Терпеть этого не могу.
Они танцевали только первый танец, но Скотт уже мечтал спросить ее прямо, любит ли она того маркиза. Он держал ее руку с нелепым кольцом и воображал, как в конце песни станет на одно колено и снимет его с ее руки. От чего бы ему, женатому дураку без гроша в кармане, и не признаться?
– Я не хотел над этим смеяться, – сказал он. – Просто нервничаю при виде вас и не знаю…
– Давайте помолчим, – сказала Шейла. – Вы говорили, что танцуете лучше Хемингуэя.
– И от слов своих не отказываюсь.
– Тссс…
Они станцевали фокстрот, и румбу, и танго. Обоюдное молчание показалось Скотту невыносимым, но потом он поддался ему, и оно превратилось в безмолвную связь, их общий секрет. Они двигались вместе, захваченные, унесенные на волнах мелодии оркестра. В перерыве между песнями Скотт заметил, что официант принес заказ. Шейла тоже это видела, но музыка снова заиграла, на этот раз печальная баллада, и, когда вступил одинокий гобой, она прижалась и положила голову ему на плечо, а он не смел вымолвить ни слова.
– Ужин остынет, – сказала она, когда музыка смолкла.
– Эдди съест.
– Нельзя его бросать. Это невежливо.
– Я его не звал.
– Меня тоже. Это он меня пригласил.
– Знаю, – сдался Скотт. – Может, в следующий раз встретимся вдвоем?
– В следующий раз.
– Поужинаем во вторник?
Скотт ставил себя в уязвимое положение, прося слишком много и слишком скоро. Он все еще не мог бы с уверенностью сказать, почему Шейла пришла. В то время как его причины были известны и низменны.
– Не говорите никому, – попросила она.
– Не скажу.
– И не радуйтесь слишком сильно.
– Почему же?
– Вы понятия не имеете, во что ввязываетесь.
– Могу сказать то же самое о вас.
– Зачем вам это?
– Сколько вам лет?
– А вам?
– Сорок.
– Мне двадцать семь. – Если она и приуменьшила, то несильно. Тридцать – еще не возраст. Морщинок вокруг глаз у нее не было.
Они вернулись к столику, когда Эдди уже заканчивал уминать стейк. Они заранее договорились, что Скотт угощает, и число пустых стаканов и рюмок на столе его удручало. Радость снова могла смениться расстройством.
Еда, как и обещал Боги, была превосходна, хотя никто не ел особенно плотно. Скотт и Шейла заказали десерт и кофе, снова танцевали. Эдди стеснял их, как ребенок, скучающий при разговоре взрослых. Скотту хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался, но приличия ради они решили уйти после еще одного медленного танца. Скотт двигался с закрытыми глазами, боясь, что все это сон, как тот, который временами он видел: будто он идет по весеннему Сент-Полу и находит на дороге горсти серебряных монет. Может, он вот-вот проснется в собственной постели, один… но нет, вот она, перед