К западу от заката. Стюарт О’Нэн
поезд въехал в Лос-Анджелес. Мимо проследовал на восток товарняк, прогрохотала вагонетка с углем, и за окном понеслись людные городские улицы, где на каждом пересечении путей состав гудком предупреждал о своем приближении.
Выискивая глазами бледно-желтую башню городской мэрии, Скотт всматривался в даль. Неожиданно, будто потеряв энергию, поезд стал резко сбавлять скорость: проехал сортировочную станцию, проскрипел мимо сложенных на земле грузов и без устали работающих лебедок, проскользил в янтарном свете сигнальных огней мимо закопченных колонн и, приблизившись в вокзальной полутьме к перрону, с пронзительным скрежетом остановился.
Скотт бывал здесь дважды, и каждый раз совершенно разным человеком. Когда он приехал сюда впервые, город лежал у его ног. Обласканный славой молодой самородок и его восхитительная невеста раздавали автографы и позировали репортерам, едва успели выйти из вагона. А в прошлый раз, когда после Краха[8] Зельда приходила в себя в Монтгомери, Скотт сошел еще в Пасадене, чтобы не привлекать внимания газетчиков. Теперь, когда он прибыл в Лос-Анджелес в третий раз, никто и не думал его встречать. Он забрал багаж, остановил такси и затерялся в потоке машин.
Студия поселила Скотта в Санта-Монике, на самом отшибе. Расположившийся на побережье роскошный особняк «Мирамар» пережил своего прежнего владельца, сколотившего состояние на торговле серебром. Теперь дом разбили на отдельные квартиры, в коридорах чувствовались сырость и запустение, а единственным признаком жизни стал скрип дверей лифта. Впервые за долгое время Скотт дал носильщику щедрые чаевые, потом запер дверь и разобрал вещи. Отчего-то это навело на него тоску. Он столько прошел, чтобы оказаться здесь!.. Из резного окна башни, где его поселили, открывался вид на Тихий океан. Вспененные волны набегали на пирс. В среду переполненный пляж был весь утыкан полосатыми зонтиками. Безжалостные лучи, не щадившие ни людей, ни высаженные по бульварам пальмы и коричневатые скалы, обрывающиеся прямо в море, напомнили ему Канны и беззаботные годы, которые теперь представлялись лихорадочным сном.
Днем Скотт решил оглядеться и отправился в Голливуд на трамвае. Путешествие казалось нескончаемым, он взмок и хотел пить. Остальные пассажиры были в основном мексиканцами в легких рубашках и джинсах, так что в строгом костюме Скотт чувствовал себя глупо. За время его отсутствия город заметно разросся. Некогда разумно устроенную сетку улиц теперь пересекали под всевозможными углами новые проспекты и бульвары. Вдоль бульвара Уилшир, украшенного флажками и гирляндами, на мили протянулись заасфальтированные автомобильные стоянки, где сверкали на солнце щитки и лобовые стекла машин. На вырученные от продажи «Родстера» деньги Скотт купил подержанный «Форд Купе» – автомобиль не слишком элегантный, зато надежный. И тут же заблудился.
В поисках места для ужина он позволил себя увлечь вяло разбредавшейся по домам толпе раскрасневшихся пляжников. Это навело его на мысли о Скотти и праздных днях в Сан-Тропе.
Обвал на Нью-Йоркской бирже 1929 г., с которого началась Великая депрессия.