Сублимация в «Паутине» Том 2. Борис Гончаров
то, что Вы мне отправили на Почту. Помню Коршилову – по своему красивая, похожа на Толкунову (или та – на неё), несколько крупновата, и нос почти как мой.
Послушал. Это лучше читать. Стихи очень женские, мне её жаль. А музыка Таривердиева здесь откровенно слабая (по сравнению с мелодией в «Иронии», например), и вещь эта – не для Толкуновой. У Сергея Беликова значительно лучше: «У беды глаза зелёные». И погибла Коршилова на дороге ВЛАДИМИР – Суздаль…
Чтобы поцеловать женщину в ухо, надо чтобы она дала возможность и хотела, а не фыркала и не топталась, как лошадь (пусть извинит бессловесное животное это сравнение). Вы помните симптомы любви в «рубаи» менестреля? Там ещё не доставало четвёртой строчки (Евтушенко): страх потери.
Вы, как в аэродинамической трубе: «думаю, думаю». А пятна – и на языке? У Джеммы – и во рту, но она ждёт только еду, хотя бывает тычется мордой, как женщина. В тоже время, «есть конкретное предложение: с этим надо что-то делать». Известно со времён изобретения водки, что подобное лечится подобным. Лекарство от любви – другая любовь (про любовь – это так, для примера, но влюблённость не помешает – уже рекомендовал. Хотя бы – в того, кто – «через дорогу». Как говорится: дёшево и сердито, и никуда не надо ехать, всё в шаговой доступности, как магазин. А если большой человек ещё и курит, то – это плюс: будет Вас окуривать, как пасечник – пчелу, чтобы уснула. Чувствуете? А Вы всё – «думаю, думаю». Что тут думать, когда он Вас воскуряет?).
А у меня на левой щеке – пятна «загорелости», и с этим уже ничего не поделаешь, может если Ваш автозагар – для симметрии (но – это паллиатив). 10-го декабря упал (коли уж Вы всё равно знаете – опять из-под Невидимки что ли?) – быть может «это намёк»? Быть может это возмездие? Как думаете, ведь Вы «всё ловите налету»? Недавно срезал гипс. Некоторые участки, как губы женского персонала после продолжительных и частых поцелуев, только не розово-красные, а бело-розовые и с сиреневой тенью, и тоже припухшие – очевидно вследствие ещё ушиба и растяжения. Что-то и подташнивает меня, как при беременности – женский персонал. Не умереть бы при родах.
А 21-го ночью меня разбудило шуршание сотового телефона. Я вперился сонным взглядом в полумрак комнаты: из окна падал свет от уличного фонаря («ночь, улица, фонарь, аптека»). Светящиеся зелёным цифры электрических часов показывали 3,37. Утром посмотрел записи телефона: да, полковнику никто не пишет – ночью была слуховая галлюцинация. 20-го ездил за конфетами, купил Умку, Умку конти с ирисом, Мулатку– Загадку, Морские, Цитрон и Ромашки. Вечером пил с ними чай – типичное не то, даже «Цитрон». «Всё не так, ребята»(126). А может рецепторы. Но они – только датчики, всё решается в мозгу.
Хожу, прихрамывая, почти, как Риварес. Но он припадал, кажется, на правую ногу. Рот Фронт – это не шоколад. Однако, хромоту Овод приобрёл, как и я, не от ранения пулей: у него – это результат простуды в малярийных болотах, а у меня – в результате фатальности. А может ещё, как в «Неодолимом желании близости» – «спастичность мышц».
Когда Соня под аккомпанемент своего хриплого «мя-а» забирается на меня и заводит свой бесконечный речитатив: «хр-р-р» около уха и я говорю: – Соня, нельзя, и переворачиваюсь на правый бок, Соня идёт к ногам, обходит меня вокруг, подходит к голове с другой стороны, располагается рядом и продолжает своё, уже известноё и монотонное