Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики. Адам Туз
резкой критике со стороны ассоциации промышленников[331]. Но что более важно, Гитлер и Шахт знали, что они не нуждаются в согласии со стороны бизнеса. После Первой мировой войны предпринимательское лобби оказалось достаточно сильным для того, чтобы дать отпор революционным порывам 1918–1919 гг. Сейчас же глубочайший кризис капитализма сделал германский бизнес беззащитным перед государственным интервенционизмом – только уже не слева, а справа[332].
В первые годы существования гитлеровского режима в Германии был создан ряд механизмов контроля над предпринимательством, беспрецедентных для мирного времени. В значительной степени их появление объяснялось сложностью управления германским платежным балансом, и в этом смысле их корни явно восходили к грандиозному финансовому кризису лета и осени 1931 г. Однако в условиях полной дезинтеграции золотого стандарта, последовавшей за девальвацией доллара, ползучего дефолта Германии по ее долгосрочным обязательствам, включая долги в сотни миллионов рейхсмарок, числившиеся за германскими корпорациями, и осуществления «Нового плана» этот контроль приобрел новый и более систематический характер[333]. Как мы уже видели, «Новый план», который фактически регулировал доступ всех до единой немецких фирм к зарубежному сырью, породил обширный бюрократический аппарат, контролировавший жизненно важные функции значительного сегмента германской промышленности. Хотя экспорт, разумеется, поощрялся, отказ правительства от девальвации означал, что большинство германских экспортеров могли выдержать конкуренцию лишь в том случае, если они сперва обращались за субсидией. Это тоже требовало обширной работы с бумагами и взаимодействия с бюрократией. А экспортные субсидии, в свою очередь, финансировались за счет обременительного перераспределительного налога, взимавшегося со всей германской промышленности. Управление этой громоздкой системой контроля представляло собой основную задачу организаций, которые Шахт навязал бизнесу с осени 1934 г. по весну 1935 г.[334] В каждом секторе многочисленные добровольные ассоциации объединялись, образуя иерархию рейхсгрупп (в промышленности, банковском деле, страховании и т. д.), деловых групп (Wirtschaftsgruppen, которые действовали в горнорудной, сталеплавильной, машиностроительной и других сферах) и отраслевых групп (Fachgruppen, объединявших предпринимателей, занятых добычей антрацитов в противоположность тем, кто добывал лигнит, и т. п.). Каждая германская фирма должна была входить в какую-либо из этих ассоциаций. Каждое подразделение каждой деловой группы возглавлялось своим собственным фюрером[335]. Их кандидатуры выставлялись существующими ассоциациями, рассматривались рейхсгруппами и окончательно одобрялись Шахтом. Главная задача деловых групп заключалась в том, чтобы играть роль канала связи между отдельными фирмами и Рейхсминистерством экономики. Оно спускало вниз указы через деловые группы. Через них же в Берлин шли жалобы, предложения и донесения от
Neebe,
G. D. Feldman, «The Economic Origins and Dimensions of European Fascism», in H. James and J. Tanner (eds.),
Помимо недооценки произошедшего в 1933 г. всплеска активности в сфере налоговой политики, в работе H. James, «Innovation and Conservatism in Economic Recovery: The Alleged „Nazi Recovery“ of the 1930s», in T. Childers and J. Caplan (eds.),
Превосходный разбор, выявляющий политизированную сущность этой системы и роль, сыгранную Шахтом при ее насаждении, см. в: Meyhoff,
R. Eckert, «Die Leiter und Geschaftsfuhrer der Reichsgruppe Industrie», I— 11