Людмила Георгиевна Алексеева: ВСЯ ЖИЗНЬ – СЛУЖЕНИЕ ДОБРУ. Ирина Соловьёва
косогору, ползали под лопухами и вовсю палили из этих самых палок, крича: «Бух, бух, бабах! Ты убит!»
Случалось, что у кого-то из наших кончались патроны и его брали в плен. До сих пор не могу понять, как ребята постарше определяли того, у кого нет патронов. Ну, да ладно…
Бывало, что к нам подходили взрослые, делали замечания, ругали, когда кто-то ползал на пузе по лужам, но разве бойца Красной армии этим запугаешь? Остановить нас могли только наши родители, но и тут мы внимательно следили, чтобы их не было на поле боя. И если чья-то мама шла мимо из магазина, то мы моментально «смывались» куда-нибудь за сарай или ныряли в лопухи.
Взрослые были разными, попадались среди них и такие, кто, подойдя, отнимал палки, ломал их и говорил, чтобы мы никогда больше не играли в такие игры, не играли в войну, что это очень и очень плохо. Мы слушали, конечно же, соглашались… и всё равно делали по-своему.
Ребята бились аж до ссор, а у нас, девочек, цели были несколько иные, и дойти до Берлина мы особо и не стремились. В основном, мы хотели понравиться и влюбить в себя мальчишек, стараясь совершать какие-то особые подвиги, будь то прыжок с дерева или с крыши какого-нибудь сарая. Ребята это ценили и симпатизировали нам, а мы стыдились и шептались, поглядывая в их сторону. Часто мы были санитарками, и когда какой-нибудь герой падал от взрыва «гранаты» (что-то вроде бумажного куля с песком, брошенного в него врагом), то «наступал праздник и на нашей улице». Бинтовали мы его всем подразделением, всеми тряпками сразу и мазали их красной тушью. Он стонал, а мы… влюблялись в него и хотели всячески помочь бойцу пережить мучения от ран. Были такие мальчишки, которые до вечера бинты не снимали. Им казалось, что они герои, а мы с девчонками в этом их не разубеждали, да и сами в это верили. Всё по-серьёзному – вот такие дела..
Играть в «войнушку» было самым любимым делом для всех нас – и для мальчишек, и для девчонок. Вдвоём или втроём играть в неё было неинтересно, и поэтому такая игра собирала детей со всех переулков и дворов, со всего Приарбатья, Плющихи, Девички, а то и с дорогомиловской шпаной знакомились. Они с того берега Москвы-реки приходили наших потрепать, а мы их в игру втягивали, вот все сразу и мирились. Не брали в свои ряды мы только малышню, а те, толком не понимая, чем мы занимаемся, просто копировали наши действия, и визжа носились за нами, подражали каждому нашему крику, мешая играть, пока кто-то из старших ребят не прогонял их, чтобы те играли, но только в свою «войну» и поближе к дому. Когда народу не хватало, то «войну» отменяли, и ребята лазили по помойкам, жгли мусорные костры, а девочки играли в классики, в «магазин», в школу или врачей.
Сейчас понимаю, что жилось в те годы совсем нелегко, но мы, дети, чувствовали это, пожалуй, меньше всех. В этом и заключается волшебное свойство детства. Горе никогда не проникает глубоко в душу ребенка, а отрёвывается где-то на поверхности, в горле, перемешавшись