Я остаюсь. Дарья Ваулина
все круги ада и переживать из-за того, что визу могут не дать. А возможно, очередь просто не хочет возвращаться в Россию? В нас до сих пор живет ощущение железного занавеса, который вот-вот захлопнется навсегда и мы больше никуда не поедем?
Я помню, как всякий раз мучительно было вынужденно стоять в этой русской очереди за рубежом пусть даже 15 минут и отвечать на вопросы соотечественников. Потому что я не хотела быть русской. Как бы ужасно это ни звучало.
Мучительным был и перелет обратно в Россию, чаще всего русской авиакомпанией, которая выдавала еду из России. Столкновение с первым кусочком влажного черного бородинского хлеба и комочками муки в бефстроганове могло повергнуть в уныние любого, даже самого эмоционально устойчивого человека. А дальше – московский аэропорт и дорога домой. Нужно сесть в машине на заднее сиденье и как можно быстрее привести себя в горизонтальное положение. Потому что иначе совсем невыносимо. Нужно закрыть глаза и представить себе, что ты не в России, чтобы не поднимать голову и не смотреть в окошко, за которым с вероятностью 95% лежит слякоть.
Причем погода в Москве бывает отвратительной вне зависимости от времени года, и это ее свойство регулярно обсуждается и подчеркивается всеми вокруг. Такое чувство, что все местные жители живут здесь первую неделю, даже если они ни разу в жизни не уезжали дальше Рязани. Погода продолжает нас поражать. Летом предметом недоумения становится холод или жара, обсуждается недавний град, прошедший по соседству. Зимой все удивляются, что начало рано темнеть. И все, все круглогодично болеют и пересказывают со смаком детали своего бедствия: какие перепады давления у кого случались, или как «у нас на работе болеет весь отдел, как бы самому не свалиться».
При этом я не знаю другой такой культуры, где разговоры о болезнях были бы так же популярны. Из трех стран, в которых я прожила в общей сложности год, нигде не говорили о погоде и болезнях так часто. Американцы постоянно пересказывают бейсбольные события и какие-то радостные новости о своих успехах, особенно на работе (даже если сами плотно сидят на антидепрессантах и гормональных препаратах). Испанцы часами готовы заворачивать тебе самокрутки, потягивая ставшим уже теплым и оттого даже каким-то оптимистичным пиво, и рассказывать о еде, в частности, о том, как вкусно они поели каракатиц в маленькой севильской таверне году этак в девяносто четвертом вместе с четвертым двоюродным братом Хосе. Бельгийцы возводят в ранг идола труднопереводимое на русский gezellig (уютный), и готовы бесконечно говорить обо всем, что так или иначе может быть связано с созданием уюта (сняли уютную квартирку; сделали камин; заказали вкуснейшее вино). В их местности большую часть года так тускло и мокро, что они спасаются оптимизмом и максимальным развитием темы gezellig.
Несколько месяцев или даже две недели, проведенные заграницей, производят сильнейшее впечатление. Вернувшись домой, ты просыпаешься по утрам, открываешь глаза, видишь совершенно русскую действительность, и в голове появляются странные мысли: если тебе снятся сны про ту