Я остаюсь. Дарья Ваулина
Мне больше не нужно думать о том, чего я хочу от жизни, мне достаточно возложить все это на моего мужчину, моего мужа, мою большую любовь. Тогда он будет отвечать за все, чего я добьюсь или не добьюсь. Я – девочка, я не хочу ни за что отвечать. Пусть это делает мужчина.
Home is whenever I’m with you10 – я убедила себя, что это простое условие счастья, напевая песню Эдварда Шарпа и его The Magnetic Zeroes. Быть счастливым только рядом с любимым человеком, и чувствовать себя постоянно, перманентно, глубоко и трагически несчастным в периоды его отсутствия в твоей жизни. Эти переживания давали возможность грустить и быть совершенно особенной. Когда тебя спрашивают, где твоя любовь, можно задумчиво закатывать глаза, вздыхать и говорить: «На другом конце света… но когда-нибудь мы обязательно будем вместе! Я в этом не сомневаюсь!»
Иметь романтический налет очень сексуально, сразу становишься недоступной и прекрасной. Люди начинают жалеть тебя и откровенно завидовать: твоя личная жизнь полна прекрасных и волнительных впечатлений, в то время как они успели уже сто раз переругаться по поводу выбора кухонной стенки для своей ипотеки в Кукуево на пятьсот лет вперед (с ежемесячной выплатной 16 999 за свое, между прочем, жилье в Москве, со сноской под звездочкой «в 20 км от МКАД»). Их, вероятно, тоже ждет сложная личная жизнь, в которой эта ипотека будет чуть ли ни определяющим фактором в вопросе о том, стоит ли оставаться вместе (конечно, стоит! одной зарплаты точно не хватит). Они скорбят от того, что эта ипотека у них есть, а я – от того, что у меня ее нет и нет даже шанса завести ее в ближайшем будущем. Они ругаются из-за того, кто будет выносить мусор и мыть тарелки в субботу утром, а я, зная, что через неделю мы расстанемся и не увидимся еще полгода, с трагическим выражением лица фантазирую о том, как мы с любимым будем жарить банановые блины и цитировать друг другу Ахматову на балконе дома у берега моря. (Кстати, для него Ахматова – такая же русская абракадабра, как и все остальное, а для меня – выстраданные строчки). Они мучаются от того, что их родители ненавидят друг друга, а я – из-за того, что наши никогда не встретятся.
Но несмотря на свой решительно-романтический настрой, я с удивлением отметила, что сам по себе канадец не приносил мне счастья, хотя старался: покупал мне пирожные в европейских столицах, скрепя сердце, сам платил за мою пиццу в ресторане и подарил мне электронную книжку, шампунь, маленькую стеклянную лису, ручку «молескин» и гору дорогих канадских открыток с многообещающими словами на каждый праздник, который мы встречали не вместе. Мой английский был если не на пике, то на подступах к нему, хотя мне все равно никак не удавалось перевести ему фразы вроде «кузькина мать». С ним я никогда не могла по-настоящему разозлиться, не могла высказаться, и если сначала это только радовало меня, то потом начало раздражать. И я потихоньку стала понимать: место, где нужно искать то самое счастье, – никак не другой человек, это – ты сам.
Мы с товарищем канадцем бродили по разным уголкам Европы и мечтали найти свой город, чтобы поселиться там. Мои
Дом там, где ты (англ.)