В тени креста. Максим Владимирович Греков
спускать не след, – процедил он сквозь сжатые зубы, – теперь ты пойдёшь со мной, – и тряхнул дядьку за ворот.
Догнав пинками соглядатая до подворья, Ласкарёв накинул ему на шею верёвку, а сам сел на коня.
– А ну шагай вперёд увалень, веди к своей хозяйке! – прикрикнул Дмитрий и замахнулся плетью.
– Э-э-э не надо боярин, – закрылся от удара бородач, – я проведу – проведу, – закивал он седеющей головой.
Боярыня Мирослава всё свое время проводила подле государыни. К ночи она обычно возвращалась в старый и нелюбимый дом покойного мужа, но изредка ночевала в маленькой светёлке над покоями своей госпожи, на этот случай, там, в сундуках, было припасено пару нарядов.
Сегодня на душе её было томко. Видать передалось дурное настроение государыни, и она, поначалу, было, собравшись заночевать в светёлке над покоями, но видя, что Софье до утра будет более не нужна, всё же, решила ехать домой. Отдав последние распоряжения боярышням, что остались подле покоев государыни на ночь, она, испрося разрешения самой Софьи, спустилась на конюшенный двор и забралась в свой возок запряжённый парой пегих кобыл. Холопы на козлах её ждали всегда. Они привыкли, что боярыня по слову государыни могла в любое время отправиться по какому-либо делу. И всегда ей надо всё скоро…, очень скоро. Услыхав от Мирославы, что править нужно к её двору, они прищёлкнули бичами, и покрепче вцепились в вожжи. Возок резво выкатился с великокняжьего двора через кремль в темноту московских улиц.
По первому снегу полозья скользили не так легко, как это бывало по накатанной ледяной колее, боярыня то и дело морщилась от тряской дороги.
На одной из кочек, возок ухнул в чуть заледеневшую лужу, окатив при этом молодицу, что шла по улице навстречу с полной корзинкой в руках. Молодица стала кричать вознице вослед бранные слова, и это отвлекло Мирославу от своих мыслей. Что-то знакомое послышалось ей в голосе бранящейся молодки. Она выкрикнула слугам, чтобы остановили возок, и спехом вышла из него на улицу. Поглядела в спину поправляющей платок молодице и лицо боярыни стало хищным. По-мужицки поддёрнув рукава шубеи, она крикнула, чтобы слуги шли к ней. Оба холопа, что сидели на козлах возка тут же оказались перед своей хозяйкой, ведь они знали, что когда она засучивает рукава, то знак её великого гнева.
– Ты! – боярыня ткнула пальцем в грудь низкорослого слуги с соломенными волосами, который робея мял свою шапку в руках, – пойдёшь за энтой…, – Мирослава махнула рукой вслед идущей вдалеке молодки, и разузнаешь: где живёт и как прозывается. Всё разузнаешь! Понял ли?
– Да боярыня…, как не понять то.
– А мы к дому, да погоняй, – резко бросила она второму холопу, поспешно заскочила в свой возок.
«А ведь я узнала тебя змеюка», – думала про увиденную молодицу Мирослава. Забыв про тряску, возница нахлёстывал лошадей и гнал, распугивая прохожих, но боярыне их разглядывать, было недосуг. Её мысли блуждали в прошлом. «А говорили, что сгинула…, но теперь, ужо поквитаемся», – со сладкой яростью подумала Мирослава. Она