Небесная голубизна ангельских одежд. Елена Осокина
их числе. Протест Кристи против вывоза за границу лучших икон Третьяковской галереи датирован 8 января 1929 года, а на следующий день состоялось экстренное заседание экспертной комиссии Главнауки, которая постановила немедленно вернуть в галерею одиннадцать икон из числа отобранных на выставку[655]. Комиссия запретила вывозить за границу наиболее ценные иконы и из других музеев. 9 января личный протест против методов комплектования выставки заявили действующие или бывшие руководители музеев, где находились основные иконные собрания; некоторые из них являлись членами только что созданной Главнаукой экспертной комиссии: И. С. Остроухов (Музей иконописи), Н. П. Сычев и П. И. Нерадовский (Русский музей), Н. М. Щекотов (недавний директор ГИМ) и другие музейные работники[656].
До открытия показа в Берлине оставалось всего лишь немногим более месяца[657], а выставка оказалась под угрозой срыва. Глава правительственной комиссии по вопросам антикварного экспорта Хинчук экстренно созвал совещание. Оно состоялась 10 января 1929 года, на следующий день после протеста директоров музеев и экспертной комиссии, изъявшей из состава выставки львиную долю икон. В первом же выступлении был поставлен вопрос о том, стоит ли вообще проводить выставку![658] Советских чиновников пугал не только протест интеллигенции, но и то, что выставка религиозная. На совещании преобладали торговцы – семь представителей Наркомторга плюс Гинзбург от «Антиквариата». Наркомпрос представляли Луначарский, Свидерский и Лядов от Главнауки. Были также уполномоченный по антикварному экспорту от Ленинграда Позерн и неизбежный «тов. Иванов» из ОГПУ[659].
Торговцы и просвещенцы пришли к общему мнению: выставку проводить, чтобы создать спрос на русские иконы, но придать ей научный характер – не религиозная, а выставка произведений древнерусского искусства, и, несмотря на то что ее организацией занимается торговое ведомство, считать ее наркомпросовской, о чем и объявить миру. Ничего с выставки не продавать и вообще откреститься от продаж произведений искусства из СССР, которые шли в тот момент. Все должно быть честно и легально, а то, шутка сказать, можно загубить на корню всю будущую грандиозную «торговую операцию» по реализации «наших богатых иконных фондов». Пусть выставка сначала покажет, как советское правительство заботится об историческом и художественном наследии, как закопченные церковными свечами «предметы идолопоклонства» в умелых руках советских реставраторов превратились в достояние мировой культуры, а «потом откроем целый магазин этого добра». Заметьте, эти слова – не из выступления торговца Гинзбурга, а из речи наркома просвещения Луначарского[660]. Восторжествовала идея Грабаря – чем больше научности и культурности в показе икон на выставке, тем успешнее в будущем пойдет иконный экспорт. Выставка должна была работать не на немедленный грошовый эффект, а на грандиозную долговременную перспективу. Следует подчеркнуть, что решение не продавать экспонаты было принято
В их числе были упоминавшаяся ранее псковская икона «Избранные святые» (инв. 1), а также «Богоматерь Умиление» в старом серебряном уборе со сканными венчиками, украшенными камнями (инв. 6), и «О Тебе радуется» (инв. 12), которые в то время считались произведениями XV века; иконы XVI века (по атрибуции того времени): «Спас Вседержитель» (инв. 15), «Богоматерь Тихвинская» (инв. 19), походный трехъярусный иконостас (инв. 23), «Св. Троица» (инв. 27); а также четыре иконы строгановского письма: «Похвала Пресвятой Богородицы» (инв. 39), складень работы Василия Чирина «О Тебе радуется, с 18 праздниками» (инв. 42), «Св. София Премудрость Божия» (инв. 43), «Добрые плоды учения Свв. Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста» (инв. 48). Окончательный список икон ГТГ, поехавших на выставку, см. в прил. 11 (№ 9–21).
Открытие выставки в Берлине состоялось 18 февраля 1929 года.
Стенограмму заседания см.: РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2738. Л. 54–61.
В данном случае представителя ОГПУ действительно звали Иванов.
Позиция Луначарского походила на позицию Грабаря. Он был противником продажи икон во время выставки, но считал, что выставка нужна, чтобы «развить охоту» на русские иконы на Западе и затем успешно провести «торговую операцию». На том же заседании у Хинчука Луначарский, в частности, сказал: «Прав Грабарь, говоря, что самое ужасное, чтобы как-нибудь выставку не соединили вместе с продажей вещей, которые мы вывозим. Верно, этого делать нельзя, но вместе с тем мы преследуем и коммерческие цели; выставим и скажем, что этого добра, может быть похуже немного, порядочно, кто пожелает, может купить». В другом месте Луначарский сказал, что выставка «создаст предпосылку для большого спроса на наши иконы… У нас очень много икон средней руки, которые вполне могли бы пойти для продажи. Почти у каждого старовера по два-три десятка икон почти музейного характера… после такого рода выставки… все крупнейшие историки искусства будут об этом писать без того, чтобы им платили, и без того, чтобы их просили, настолько это важная и интересная тема, конечно, цены еще больше повысятся и тогда у нас будет хороший сбыт даже второстепенных и третьестепенных вещей» (РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2738. Л. 59, 60). Показательно и письмо Луначарского, написанное Лядову 13 ноября 1928 года, в момент подготовки выставки: «…икон у нас много и мы можем продавать не только заурядные иконы в довольно большом количестве, но и хорошие относительно ценные и относительно древние, конечно, не лишая себя того, что действительно имеет глубокую музейную ценность и для нас. Я говорил с Грабарем, лучшим знатоком этого дела… Теперь Антиквариат уточняет свой план