Круглый дом. Луиза Эрдрич
себя какой-то ерундой.
Отец сделал жаркое. Когда я вошел в кухню, мне в нос ударила смесь запахов: лежалой репы и консервированных томатов, свеклы и кукурузы, пригоревшего чеснока, какого-то неведомого мяса и подгнившего лука. Отец жестом пригласил нас за стол, над которым витало неаппетитное амбре от его ведьмина варева. Еще на столе стояла кастрюля с водой, из которой торчала картошка, явно переваренная, развалившаяся и почти остывшая. Он церемонно наполнил наши плошки. Мы молча сидели и смотрели на еду. Мы не стали молиться, впервые в жизни отступив от привычного ритуала. Но я не мог вот так молча приступить к еде. Отец это понял и, оглядев нас, произнес прочувствованно:
– Как мало нужно для счастливой жизни!
Мама шумно вздохнула и нахмурилась. Ее буквально передернуло от его слов, как будто они рассердили ее. Думаю, она уже слышала от него эту цитату из Марка Аврелия, но теперь, задним числом, мне кажется, она просто пыталась загородиться неким щитом. Чтобы ни о чем не думать. Не вспоминать о том, что с ней случилось. А прочувствованные слова отца ее ранили.
Мама равнодушно взяла ложку и ткнула ею в жаркое. Отправив первую порцию в рот, она чуть не подавилась. Я сидел ни жив ни мертв. Мы оба смотрели на отца.
– Я добавил тмин, – смиренно сказал он. – Что скажешь?
Мама взяла салфетку из стопки, которую отец положил на середину стола, и прижала ее к губам. Ее лицо все еще было покрыто фиолетовыми царапинами и желтоватыми пятнами от рассасывающихся синяков. Белок ее левого глаза был алым от кровоизлияния, а веко, все еще опухшее, слегка обвисло. Впоследствии оно таким и осталось, потому что у нее был поврежден нерв.
– Что скажешь? – повторил отец.
Мы с мамой молчали, в ужасе глядя на кушанье, которое мы только что отведали.
– Думаю, – наконец проговорила она, – что мне надо самой готовить.
Отец опустил глаза и положил на стол руки ладонями вверх – всем своим видом говоря: я сделал все, что в моих силах! Он обиженно надул губы и с наигранной жадностью зачерпнул жаркое. Отправил ложку в рот раз, другой. Проглотил. Я был поражен его упрямой решимостью, а сам стал налегать на хлеб. Движения его ложки замедлились. Мама и я, должно быть, одновременно поняли, что отец, который много лет ухаживал за дедушкой и, конечно же, умел готовить, просто-напросто симулировал свою кулинарную безнадежность. Но его жаркое, с тошнотворным запахом сгнившего лука, оказалось так удачно испорчено, что мы даже повеселели, к тому же и мама заявила, что готова вернуться к своим обязанностям на кухне. Когда я убрал со стола объедки ужасного жаркого и выставил тетин пирог, мама улыбнулась, чуть приподняв уголки губ. Отец разрезал пирог на три равные части и положил на каждый кусок изрядную порцию ванильного мороженого. Мне даже пришлось доедать за мамой. А она начала подтрунивать над отцом из-за его жаркого.
– Скажи, сколько лет было этой репе?
– Она старше Джо.
– Где ты откопал такой лук?
– Это