Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице. Фаина Гримберг
вот тогда
моя любимая умная подруга Мариам-ханым
сказала мне:
– Дорогая, не уходи далеко из себя,
не уходи далеко из себя…
С прописной буквы разные Востоки
виденные, читанные, прожитые
перемешивались где-то в моей памяти
как разноцветные – в миске – белые и пестрые фасолины
и выходили красивые нарядные
строками в стихи
Бабушка, мамина мама, распускала по спине
плотной и уютной в большом темном платье
белый в мелкую-мелкую крапинку головной платок
и завязывала маленький узелок под подбородком
Большие выпуклые стекла очков были главными на ее круглом
сморщенном и светло́ -смугловатом лице
– Бала́м – дитятко, – произносила она мне
с интонациями такого жаления меня,
такого неизбывного смирения перед моей судьбой
Она говорила «Феня» —
она думала, что это такое всехнее производное от «Фаина»
она не знала, что это такое русское просторечное простое…
и не от «Фаина» – «сияющая», а от «Феодосия» – «богоданная»
А меня «Фаина» зовут
И пять лет своих до ее смерти
я была Феней
из ее уст деревенской женщины из-под Казани
Мой Запад
окраинный, привязанный к одному из моих Востоков
поднимающий на балкон на веревке глиняный кувшин в корзинке
молочницы
не чующий, не ощущающий решительно
никакой гражданской войны
никакой мировой войны
женским материнским телом в домашнем халате
А в кухне на дровяной плите тушится рыба в томатном соусе
густо пахнет вкусно домашне
И прибегает вприпрыжку мальчик в коротких штанишках на лямках
маленькая девочка в розовом платье,
белый бант в черных андалусских волосах
Если перебежать дорогу от нас
через несколько пустынь
караванами верблюдов
перебежать
и совсем близко
будут Альгамбра и Хенералифе
прямо близко фонтан
квартал
дома с балконами
уже это не наша балхана
этот балкон
Нет
В воскресенье после утренней мессы
твоя родня кофе воскресный пирог
Мать смотрела на тебя укорительно
Целых шесть дней недели ты в черных нарукавниках объяснял,
отвечал из окошка банка на вопросы
клеил марки, стучал деревянными черными и желтыми
колесиками