В тупике. Сестры. Викентий Вересаев
Ильич осмотрел больного, пощупал пульс и суровым, не допускающим возражений голосом громко сказал:
– Гражданин Ханов! Этого больного нужно оставить, его нельзя везти.
Афанасий Ханов истерически крикнул:
– Что это такое? Прошу вас не рассуждать, товарищ доктор. Вас никто не спрашивает! Поднимите его, положите в мажару! – приказал он болгарам.
– Я вас предупреждаю, гражданин Ханов, что больной не вынесет дороги. Ответственность я возлагаю на вашу совесть!
– Не ваше дело! Прошу не разговаривать! – взволнованно кричал Ханов.
Священника положили в подводу. Капралов смотрел, сложив руки на груди.
– Гм! Федеративная Республика!
Мажары двинулись. Женщины рыдали. Только Анна Ивановна смотрела вслед скрипевшим подводам, поджав губы, без слезинки, – она привыкла к непрерывным бедам, сыпавшимся на мужа всю его жизнь.
Болгары тихо переговаривались.
– Запьянствовал комендант в Эски-Керыме, потому сам не приехал.
– Это Васька Сыч, комендант-то! Я его сразу признал. До войны известный вор был в порту, а теперь гляди, – комендант, на машине ездит.
Кате не позволили ехать с отцом. Она бросилась в деревню, узнала, что ночью едет в город закупщик кооператива, устроилась с ним. Выехали они глухою ночью. Из моря вылез огромный, блестящий Скорпион и сидел в небе, поджав хвост. На перевале подул холодный ветер. Восток побледнел. За мостом подвода обогнала ряд мажар, густо усаженных арестованными с соседних дачных поселков. Молодые люди в изящных шляпах; толстый старик еврей с глазами навыкате и отвисшею губою; сизолицый отставной полковник. Сзади – линейка с пьяными красноармейцами. На шоссейных откосах в глубокой предрассветной дреме кивали головками красные и желтые тюльпаны. Взошло солнце. Внизу, у бухты, голубел город, окутанный дымкою, сверкали кресты церквей, серели острые стрелки минаретов.
От возвращавшихся болгар-подводчиков Катя узнала, куда отвезли арестованных. По набережной тянулись дворцы табачных фабрикантов-миллионеров. Среди них белел огромный особняк с воздушными шпицами, похожий на дворец Гарун-аль-Рашида29 в сказках. Над чугунными решетчатыми воротами развевался красный флаг. Два часовых с винтовками отгоняли толпу женщин, теснившихся к решетке.
Сбоку дома солдаты выводили из подвалов арестованных, кричали на них, ругали матерными словами:
– Стройся вдоль стенки! В затылок!.. Куда прешь, борода? Вот я тебе, ай не знаешь? А еще генерал!
Солдат замахнулся прикладом на худощавого, сгорбленного генерала с седой бородой.
Толстая дама в шляпке сказала упавшим голосом:
– К стенке строят, расстреливать будут!
Мастеровой в отрепанном пиджаке возразил тоном опытного человека:
– Нет, в два ряда строят. Значит, не на расстрел.
Другая дама униженно говорила часовому:
– Вы мне позвольте только пальто передать мужу. Подняли его ночью, в одном пиджаке увезли, – как же он там, в окопах…
– А прикладом
Гарун-аль-Рашид (Харун-аль-Рашид) – арабский халиф из династии Аббасидов. В сказках «Тысяча и одна ночь» образ его – доброго и справедливого государя – исторически ложен. Он был вероломным и мстительным деспотом.