Не кормите и не трогайте пеликанов. Андрей Аствацатуров
разглядеть мужчину, крупного, бородатого, в черной кожаной куртке, и прижавшуюся к нему сзади всей своей молодостью и силой стройную девушку в синих вытертых джинсах. Мотоцикл резко поворачивает за угол, оставляя в воздухе небольшое облако.
– Короче, мы тебя ждем! – объявляет Гвоздев.
– Иди к черту! – я даю отбой и возвращаю телефон обратно в карман.
Катя останавливается и качает головой, словно не может поверить:
– Ты совсем сдурел? Перед церковью… Кто это был-то?
– Да неважно…
– Что неважно? Кто был, говорю?
– Ну, Гвоздев.
– А… ладно тогда. Давай зайдем, а? У нас еще есть немного времени.
Странно, мне казалось, чего-чего, а времени у нас полно. Желудок начинает слабо покалывать неприятным предчувствием.
– Слушай, – она задирает голову вверх, шлепает меня тыльной стороной ладони по плечу и показывает куда-то наверх. – А почему у них такие церкви?
– Какие?
– Ну такие… как шприцы.
– Готические, что ли?
– Ну да… наверное… – Катя, подавив зевок, зажмуривается и прикрывает рот ладонью.
(“Наверное. Учиться надо было, книжки читать, а не вертеть бедрами по ночам. Наверное!”)
– Не знаю, – говорю. – Может, чтобы небо уколоть в грудь, упрекнуть его в пустоте.
Катя убирает руку ото рта и укоризненно на меня смотрит.
– Дурак! Я – серьезно…
– И я – серьезно. Есть даже такие стихи про готический собор: неба пустую грудь тонкой иглою рань.
Мы останавливаемся почти у входа, задираем вместе головы и смотрим на башню.
– Катя, я, если честно, понятия не имею. Думаю, это типа божественный свет, расходящийся вниз с неба.
Какая, впрочем, разница? Эти кирпичные помещения – давно уже не церкви. Их большей частью переделали в детские сады, начальные школы, концертные залы. Оно и понятно: англичане испокон веков не слишком полагались на Бога. Всё больше – на деловых партнеров или на финансовое законодательство. Но еще чаще – на себя.
Взять хотя бы Джека Шеппарда, который сбегал из всех тюрем, куда его запихивали. Оковы, каменные стены, решетки, замки на дубовых дверях нисколько его не смущали.
Когда Шеппарда поймали в последний раз, священник зашел в его камеру и провозгласил:
– Сын мой, я принес тебе слово Божие! Оно тебя спасет!
– Святой отец, сейчас меня спасет только напильник, – усмехнулся Шеппард. Он был крепко прикован к полу тяжелой цепью. – Вы напильник случайно не захватили?
Нет, напильник священник не захватил. Только прыщи и слово Божье. Шеппард шумно вздохнул:
– Значит, опять придется возиться.
Через час после ухода священника Шеппард уже разбирал потолок в своей камере, а еще через полтора часа вылез на крышу. И тут он вспомнил, что оставил в камере чудесное одеяло, полез обратно и тотчас был снова схвачен. А вот Сидоров молодец, подумал я, не стал возвращаться. Уповать на Бога, конечно, нельзя,