Не кормите и не трогайте пеликанов. Андрей Аствацатуров
Катя щурит взгляд и вопросительно поднимает подбородок.
– Не знаю…
На обложке крупным шрифтом слова:
BE RECONCILED TO GOD![5]
– Чушь! – морщится Катя. Она подносит ладони ко рту и дышит на них. – Выкинь!
– Руки замерзли?
В самом деле, думаю, если Бог – это время, то как можно примириться со временем, с его ходом, с тем, что постепенно куда-то девается: не слышно капитана, не видно матросов… Человек ведь и задуман в этой непримиримости.
Катя смотрит на часы.
– Всё, милый, пора. Время вышло. Пошли обедать.
Я оборачиваюсь. Африканца нигде не видно.
– Ну так вот, значит… А потом выясняется, что эта Ребекка, бывшая хозяйка, – редкая тварь, понимаешь? Стерва…
– Салфетку передай, пожалуйста, – говорит Катя. – Ага… И вина… можешь налить?
Мы сидим в кафе, и я вот уже, наверное, минут десять пересказываю Кате сюжет романа Дафны дю Морье. На улице промозгло. Капает дождь, а здесь тепло и сухо. Правда, по-британски. То есть на самом деле сыро и тесно. Резные деревянные столики, старые кресла с большими подлокотниками, на стенах – начищенные до блеска бронзовые канделябры, в центре у стены – большой камин, сложенный из красного кирпича. Все основательное, спокойное, знающее себе цену, напоминающее о величии империи.
Бережно провожая нас с Катей к столику, менеджер ресторана деликатно поинтересовался, читают ли в России так же много, как прежде, при коммунистах. Я кивнул, сказал, что читают, что такие привычки вытравить не так-то просто. Катя только усмехнулась. Тогда менеджер, видимо, удовлетворившись ответом, сообщил, что Хемпстед – очень литературный район, и здесь, буквально за углом, жила Дафна дю Морье.
– Это еще кто? – спросила Катя, поморщившись. По недовольному тону и по выражению лица я понял: Катю вытащили из ее мыслей, и ей это неприятно. Сейчас я рассказываю про знаменитый роман Дафны дю Морье, перебирая как четки эти слипшиеся в нем жанры, которые там тянутся друг за другом неразрывно, как вагоны современных экспрессов. Ребекка. Живые и мертвые. Мы и они не так уж разделены. И живые чаще бывают безобиднее мертвых. Убитая достучалась до него с того света. Пока я рассказываю, вспоминая подробности, добавляя что-то от себя, Катя рассеянно ковыряется вилкой в салате и поминутно оборачивается на дверь.
– Тебе неинтересно?
– Нет, что ты! – она поправляет браслет на левой руке и смотрит на часы.
Громко звенит колокольчик, и тут же откуда-то сзади раздается высокий мужской голос:
– Екатерина Федоровна!
Мы оборачиваемся. У дверей стоит мужчина спортивного вида, средних лет. Он коротко бросает что-то по-английски официанту и, следуя его указаниям, спортивной походкой направляется через весь зал к нашему столику, на ходу расстегивая короткое синее пальто.
– Привет, – Катя встает навстречу и, широко улыбаясь, механически подставляет ему щеку для поцелуя.
– Молодец,
Примиритесь с Богом!