Прекрасный белый снег. Валерий Арефьев
начинался поздно, снегопад за окнами, тот, что ещё вчера, казалось, будет продолжаться вечно, наконец закончился, день обещал быть солнечным и ясным. И словно в подтверждение тому острые тоненькие стрелки, пробившись между занавесками, высветили золотом повисшие в воздухе пылинки. Диктор с экрана телевизора рассказывал о достижениях родного автопрома и потрясающих воображение новинках Волжского автозавода. «Идеальная картинка, – неожиданно подумал Веня. – Почти кино. Покой и тишина. Клуб самоубийц…»
Довольно скоро дверь открылась с тихим скрипом, и дылда-санитар вкатил тележку на резиновом ходу, с большой кастрюлей каши, внушительных размеров горкой хлеба, полной яиц глубокой миской и стопками алюминиевой посуды на нижней полке. Найдя глазами свободное местечко, Венька подошёл поближе:
– Не возражаете?
Никто не возражал, настолько двинутых, к счастью, не нашлось.
Для дурки завтрак оказался на удивление приличным, психи поели пшённой каши, вкрутую сваренных яиц под хлебец с маслом, напились чаю от души и разбредались нехотя по своим палатам: близился утренний обход, и телевизор санитары выключили.
Венька аккуратно застелил свою постель, прилёг на одеяло, повернулся набок. Надо сказать, Сергей Станиславович своего добился: вчерашний разговор произвёл ожидаемый эффект – теперь ему действительно хотелось подумать о своём, об отношениях со Светкой, о всей их странной и нелепой жизни, попробовать понять, как же он к этому пришёл и что же делать дальше.
Собраться с мыслями, однако, Веничка так и не успел. Вскоре открылась дверь, и в сопровождении рябого санитара в палату вошёл какой-то новый доктор: белый накрахмаленный халат, круглыми маленькими линзами очки, слегка за сорок, тоже нарочито бодрый и тоже отчего-то с бородой, большой лопатой произраставшей, казалось, прямо из ушей. «Ну просто Лев Толстой какой-то, в докторском халате, – подумал Венька. Так, а где же Станиславыч? Его-то, что сегодня нет? Странно! Очень это странно!»
Борода в халате и очках довольно быстро, перекидываясь загадочными фразами с санитаром, прошлась по кругу, каждому он уделил минуты по две-по-три, назначил какие-то, привычные очевидно, процедуры и остановился у Венькиной постели.
– Ну, как наш новенький? – низким гудком произнёс он куда-то в глубину своих могучих зарослей. – Как у больного самочувствие? Как настроение?
– Нормально, больной уже в порядке, – бодро ответил Веня, но про себя подумал: «А может, и не стоит здесь так бодриться? Кто знает, что у этого придурка на уме? Решит, что нарываюсь…» – и всё-таки продолжил: – Уже гораздо лучше! Практически здоров!
– Вижу, вижу! – тот снял очки, протёр стёкла краешком халата и, водрузив обратно на нос, уставился на Веню. – Сергей Станиславович доложил уже. Да, вижу, динамика и правда неплохая. Очень неплохая… Недельки через две, глядишь, и о выписке подумаем, возможно…
«Вот это номер! Вот те на! – в который уже раз изумился Веня. – Хорошая динамика! Это вообще, что ещё за чёрт?