Провинциал. Рассказы и повести. Айдар Сахибзадинов
однажды, тронулся локомотив, Малышка успела выпрыгнуть, но оставила на шпалах лапу. По самую грудь отсекло, даже косточка не торчала, а была на груди яма. Исхудала, страшно улыбаясь истончённой мордой, клацала зубами – ловила с остервенением мух, что кружили по жаре вокруг гнойника. Всё сидела в углу, завалившись на бедро, не ожидая ни от кого пощады, и жарко горели её глаза, сбивалось дыхание. На неё махнули рукой. Лишь Иван, щерясь, ползал возле, брызгал йодом на шерсть вокруг раны, делал, как мог, перевязки. Она выкарабкалась. Так и жила, уходила на месяцы, видели её в разных концах города, ума не приложить, как добиралась на трёх ногах. Вот и сейчас сидела одна-одинёшенька, гонимая другим семейством псов, тогда как её дети передохли, объелись отравы. Той самой от грызунов, что насыпали санитары в раздевалке; однажды техничка убралась, вымела из-за шкафов желтоватые стружки, вынесла в контейнер. Малышкино племя попрыгало туда, обожралось сладчайшего яда. А после отрава рвала желудки, собаки расползлись по базе, гасили брюшной огонь в снегу, на холодном железе… Маланья и Нюся – те насмерть примёрзли животами к стальным кольцам на дорожных плитах. Одной лишь Малышке была не судьба, – не смогла запрыгнуть на контейнер на трёх своих лапах, вот и сидела теперь одна, остроглазая, с крупной жилой вдоль заострённого носа, глядела нещадно в темноту, стерегла сон Ивана. И дождалась рассвета, утра дождалась.
Первым пришёл на базу кладовщик Венер, заглянул в охранницкую, Иван вышел. Сонному ещё, закопчённому после ночи Ивану выбритый, сытый, выпущенный только что из домашнего уюта Венер, в свежей сорочке, казался до завидного праздничным, беззаботным. Стояло ясное июньское утро, солнечный свет, отражаясь от кремнистой земли, резал глаза, и сыпался с неба птичий щебет.
– Кому спишь! – балагурил Венер. – Всё один. Бабу приведи, хочешь, познакомлю. Титьки, как арбуз!
В железную калитку проходили стропальщики, кладовщики, расходились по рабочим местам и раздевалкам. А Венер всё стоял напротив, здоровался с входящими и продолжал нести чепуху, с Иваном он ладил: за восемь лет работы Иван не был замечен в воровстве. И зелёные глазки его весело бегали на припухшем чистом лице, отливающем утренней бритостью. Иван нехотя отвечал… Когда раздался грохот у дальних ворот, а после послышался нарастающий стук колёс по рельсам, Венер, стоявший к тем воротам и к гусеничному крану спиной, судорожно втянул голову в плечи, пришибленно глянул на Ивана, меря умом расстояние: гусеничный кран с исполинской стрелой, опрокинувшись от удара, мог бы достать его концом стрелы по загривку. Они оба поняли, что произошло, и уже в следующую минуту, повернув головы, проводили глазами пронёсшуюся со страшной скоростью тройку вагонов. Это были цистерны с цементом, они выбили, как щепки, въездные ворота и умчались под мост, в сторону железнодорожной станции.
Венер матюгался с акцентом, а Иван быстро захромал к ветке и стал глядеть в образовавшуюся брешь вслед вагонам; он думал, куда их на этот раз понесёт: на