Леди на сельской ярмарке. Ти Кинси
чаю?
– Еще никогда в жизни не отказывался от чая, миледи, – полицейский улыбнулся. – Так что с удовольствием.
– Фло, прошу вас, займитесь этим, – распорядилась моя хозяйка, и я отбыла на кухню.
Когда я вернулась с подносом, хозяйка уже просматривала содержимое официального вида папки из плотной бумаги.
– Достойное похвалы прилежание городских детективов, констебль, – заметила миледи, – но, к сожалению, узнали они не так много.
Я поставила поднос на стол.
– Не много, миледи, – согласился Хэнкок. – Я просмотрел отчеты; кажется, ребята опросили всех, кто был там во время ланча. Но получается так, что никто ничего не видел.
– А где отчет полицейского хирурга?
– Его еще нет, миледи, но он пойдет прямо в криминальный отдел полиции Бристоля с копией в Чиппинг. И мы его не увидим, если не попросим. И даже в этом случае не уверен, что нам его дадут. Понимаете, между нами и ребятами из города отношения довольно напряженные. Сержант Добсон считает их всех сборищем идиотов, и не могу сказать, чтобы я был с ним не согласен. А они думают, что мы здесь вообще никто, потому что базируемся в деревне. Как будто из-за этого мы становимся полицейскими второго сорта, или как там еще…
– Но мы-то знаем правду, Фло? – подмигнула мне хозяйка.
– Конечно, миледи. У нас здесь лучшие полицейские в графстве.
– Вы обе очень добры, – смутился Хэнкок, беря у меня чашку с чаем. – А вы не будете возражать, если я возьму один из этих бисквитов? Просто умираю с голоду.
Леди Хардкасл пригласила констебля есть столько печенья, сколько ему захочется, а мне протянула отчет бристольских детективов. Затем взяла со стола блокнот и механический карандаш и, пока я читала папку, делала какие-то пометки. Блокнот и карандаш с пожеланиями скорейшего выздоровления ей подарил инспектор Сандерленд сразу же после того, как ее ранили. Сам он со своим верным блокнотом не расставался никогда, и хозяйка приняла этот подарок как признание ее собственных детективных достижений.
В пабе было полно народу, как и всегда по четвергам, и люди инспектора Сандерленда смогли опросить буквально всех. Ужасным было то, что ни один из нескольких десятков свидетелей вообще ничего не видел. Никто не вел себя странно, не было никаких споров, никого не видели с бутылкой темного стекла с черепом и костями на этикетке и надписью «ЯД», сделанной дрожащей рукой. Никто не знал о том, чтобы кто-то что-то имел против Спенсера Кэрэдайна. Кроме того, к папке прилагалась написанная аккуратным почерком записка, в которой говорилось, что детективы не могут гарантировать достоверность этих показаний. «В ситуации недавней смерти никто обычно не говорит плохо об умершем и не высказывает никаких предположений о том, что тот мог кому-то не нравиться. А в случаях убийства никто не решается высказывать предположения, которые можно было бы трактовать как обвинения». В этом они были правы. Люди предпочитали молчать, если только у них не было своих собственных претензий к умершему.
– Ну что, – сказала я, закончив чтение. – Не так уж много.
– Совсем