МилЛЕниум. (Повесть о настоящем.) Книга 2. Татьяна Вячеславовна Иванько
окна, у которого стоял, глядя на Москву, как на ладони лежащую перед глазами. Увидев меня, кажется, не удивился, будто предполагал, поджидал даже:
– Добрый вечер, Кирилл Иванович, – сказал он, разворачиваясь и буравя меня острым взглядом, будто всё знает обо мне…
– Добрый вечер, кажется… Валерий? – я отлично помню его имя, как и его самого, но мне хотелось уязвить его тем, что я будто бы забыл…
– Валерий-Валерий, – его губы в злую дугу выгнулись гневом, верно, я Лёлин отчим. А ты – отец Лёни, – он перешёл на «ты», бледнея и сверкая глазами, как стальными стилетами.
– Именно так.
– Именно… – он прищурился с вызовом глядя на меня.
Неужели думаешь, я тебя боюсь, я в два раза больше тебя?!
– Что тебе надо, мужик?! – закипая, спросил я уже без обиняков, выпячивая грудь, чтобы он оценил, насколько я больше него.
Он спокойно и смотрит на меня и только во взгляде его горит пламя:
– Я – то мужик, а вот ты что делаешь?!.. Ты что делаешь?! – чеканя слова, отлетающие как металлические диски на каменный пол, произнёс он, нагло требуя, похоже, ответа от меня.
– Какого хрена тебе надо?! Ты указывать мне будешь?! – взорвался я, он ещё спрашивать будет! Да кто ты есть?!
По его лицу прошла нервом молния:
– Буду указывать, если у тебя крышу снесло! Я ещё тем летом понял, что у тебя на уме… Но как ты не остановился-то?!.. – его глаза голосуют меня вслед за словами. – Ты что к детям лезешь? Как ты мог между ними встать? Что, только «мои желания», совсем ничего святого нет? Хлюст московский, – последнее сказал, будто сплюнул.
– Да я Н-ский, как и ты! – выкрикнул я. Что, ещё провинциальную ненависть к москвичам будешь тут в ход пускать, тоже мне, Робин Гуд нравственности выискался!
– Хрена ты Н-ский, сволота столичная! – он скривился пренебрежительно. – Вали давай, пока Лёля не вышла, – я вижу, у него сжимаются кулаки. – И не приближайся больше!
Ну, уж этого я стерпеть не мог:
– Ты спятил, что ли, какого лешего ты распоряжаешься здесь?!
Я хотел схватить его за рубашку и вытолкать вон из Лёлиной комнаты, но он увернулся, перехватив мою руку, айкидошник хренов…
Когда я выключила воду в ванной, где смывала остатки слёз, я услышала грохот в моей комнате… И сразу догадалась, что происходит… Что же они дерутся-то все! Ведь всё переломают мне сейчас…
Всё оказалось ещё хуже: не только всё переломали, но и сами с окровавленными уже лицами, поднимались из противоположных углов, кровью капая на облезлый паркет, сейчас впитается в лысые досочки…
– Что ж вы делаете… – прошептала я, хватаясь за голову. – Хватит, остановитесь…
Я посмотрел на Лёлю, явные следы слёз на её прекрасном лице и разозлился ещё больше…
– Что тут, день исповедания грешников? – скривился я, он ещё и Лёлю достал, плакать заставил… Чёрт подери, глаз начинает заплывать…
– Я тебя прибью сейчас, грешник! – белый от злости орёт мой противник.
И мы бросились бы друг