Свидетель. Галина Манукян
не внезапные перемены в настроении Матхуравы.
Как любой человек, пойманный в сеть собственного обмана, он утратил душевное равновесие. И, как у любого человека, зависящего от мнения других, у него не было шансов его вернуть. Только с наложницей он был самим собой: то презрительный, то нежный, он то отталкивал ее и бранил, то покрывал поцелуями или, погруженный в глубокую меланхолию, приходил и сидел рядом, молча. Он боялся себе признаться, что в те минуты видит жалость в глазах девушки.
Ювелир твердил ей и себе, что освободил ее от жизни, полной лишений, голода и тяжелого труда. Но Сона опускала ресницы и не благодарила – сложно было пленнице радоваться изобилию, ведь ее властелин мог так же внезапно, как осыпáл ее проклятиями среди ночи, выбросить на улицу или продать другому. Девушка не роптала, ибо чего она, неприкасаемая, могла ожидать? Богам было угодно, чтобы она родилась без прав, за пределами варн и человеческих законов, и потому должна сносить всё, чтобы в следующей жизни родиться с более счастливой дхармой, а не превратиться, к примеру, в навозного жука или жужелицу.
– Не задерживай заказ. К первому дню следующего лунного месяца буду ждать тебя с украшениями, – важно сказал советник.
Матхурава раскланялся и заверил, что сделает все в лучшем виде.
– Если мне понравится, буду рекомендовать тебя при царском дворе, – поднял перст Чандрамупта.
Довольный визитом, ювелир вышел из покоев. Подумал о том, что, возможно, сам царь Ашока станет заказывать у него украшения, но тут же вспомнил о проницательности правителя и о слухе, будто тот посылает доверенных осведомиться о благочестии всех, кто бывает при дворе. Воздух комом застрял в груди Матхуравы…
Я громко вздохнула и закашлялась. Вцепившись пальцами в подоконник, обнаружила, что за окном ветер качает сосны, разгоняет по небу серые с проседью облака, обнажая местами лазоревые полоски. Я провела рукой по лицу и, провернув ручку, распахнула створку – холодный воздух окатил меня с ног до головы, сдувая жар индийского солнца, ощущение теплой кожи поводьев с ладоней и давящий ком из груди.
Отчего эта история врывается в мой разум? Отчего я чувствую всё так явственно?
Надышавшись до зяби, я закрыла окно и прилегла на кровать. Воспоминания порочного ювелира прокручивались, словно мои собственные. Четкие, объемные, почти настоящие. Будто всё это было час назад, и память еще не успела размыть подробности и отправить в дальний угол «заархивированные» файлы. Казалось, не какой-то мужчина в тюрбане, а я сама удерживала пленницу в своем доме. Вчера или даже сегодня…
«Это невозможно!» – говорила я себе, но нахлынувшие чувства были болезненными и слишком живыми. Потому отчаянно захотелось сделать что-то обычное – к примеру, постирать или вымыть пол, лишь бы избавиться от проклятого индийского морока. Я содрала с себя джинсы и в ванной принялась с остервенением отстирывать гелем для душа засохшие следы грязи. Я тёрла, полоскала и выкручивала, снова