Ангелы над Израилем. Повесть. Александр Валерьевич Фуфлыгин
двери. Настю мучают противоречия: она страшится кромешных темнот, но острый глаз электрической лампочки – также мучит ее. Она – не пытается забраться под одеяло: там душно, и там всегда сидит кто-то, не страшный, но нестерпимо жаркий, и свиристит носом, и дышит громко, и возится, и щекотится.
Мама – возбужденно тараторит в трубку, даже приплясывает от нетерпения: так ей хочется рассказать все побыстрее, но быстрее – она не может. Папа – поднятым в спячку медведем, брякаясь голенями и боками обо все подряд, шипя сквозь зубы, на чем свет стоит, ворча, подымается и тащится к телефону, настойчиво призываемый мамой к трубке, но в трубку уже говорит – бодрячком, словно проснулся, пока шел. Теперь уже между родителями – настоящая борьба: толкаются, возятся, хитрым бесом папа звучно щекочет маму, завладевая трубкой.
Звонит мамина сестра – тетя Лена; звонит – из Израиля, из страны вечной путаницы, из такого далека, куда лететь – на крыльях, и куда совсем нету – пешего ходу. Звонить из Израиля лучше всего – ночью: дешевле, сказала тетя Лена; ночи в Израиле – дешевле и оттого ночами там никто не спит, а все – разговаривают по телефонам, экономя – будят семьи и целые страны. Тем оправдывается мамино полночное возбужденье: с тетей Леной они не виделись – год, а папе – какая разница, какой повод, чтобы дурачиться? Он дурачился, бывало – и без повода, а сейчас такой хороший повод – звонит тетя Лена из Израиля. И папа – дурачится вволю. Врывается к детям в комнату, растопыривается в светлом проеме (лица у него – нет, темно – вместо лица), и говорит восклицательно, невзирая на мамины предостережения: «Подъем, дети!» Да дети уже давно отпустили на волю свои дремоты и сны, им только дай сигнал повосклицательней, как они тут как тут: Настя – ловким скоком вниз, с верхнего яруса, Ксюша – заведенной юлою вместе с одеялом, чтобы не упустить тепло.
Мама тут же докладывает в Израиль:
– Дети проснулись!
И тогда каждую из них по очереди подводят к трубке – поговорить с Израилем, с далекими израильскими голосами, удивляющимися, как Настин голос – посерьезнел, как Ксюшин голос – повзрослел. В Израиле, на том конце провода – протянутого между странами через океан, – начинается та же катавасия: к Израильской телефонной трубке подпускают двоюродных сестер, Аню и Люсю. Теперь это: неостановимая болтовня во весь дух, в эпицентре которой – детские полночные капризы. Детей теперь от трубки просто так – не оторвать, спать – не загнать. Взрослые – странны, их взгляды на мир – путаны и не ясны, никак не одолеть детям взрослых повадок и поводов: растревожить ночь криком, залучить детей к телефону, взволновать – разговорами, чтобы после прогнать – спать!
Опять – спать! Настя видит в этом чудную непоследовательную неестественность, присущую взрослости, которой она противится – капризами. В такие минуты ей совершенно не хочется взрослеть: и отрешаться от какой-либо логики, и творить несуразицы, и совершать шалопутные поступки.