Никудали. Сборник рассказов. Дмитрий Александрович Москвичев
достойный отпор вооруженным до зубов проправительственным силам и удерживали позиции до самого утра, пока не были выкурены дымовыми шашками. Впоследствии была создана петиция, которую подписали свыше ста искусствоведов со всего мира, с требованием немедленно освободить всех заключенных, так как никакого отношения к BAF они не имеют и все произошедшее – акт искусства. Несмотря на это все оказавшие сопротивление очутились на одной скамье подсудимых с настоящими террористами и получили реальные сроки. Следствием же было установлено, что Ягнек Потоцки и вся его труппа думали, что спектакль назначен на следующий день, на двадцатое мая, поэтому даже не собирались являться и пустая сцена – результат банальной ошибки, мол, они в это время вообще секс репетировали под псилоцибином. Но, – отметил Ягнек, – в общем-то вышло тоже недурно, даже лучше, чем задумывалось.
Райнер Вернер Фассбиндер умер в июне 1982 года, не приходя в сознание.
Старик и
А еще было. Зовут-не зовут, а Иван Иваныч. Простой русский безработный мужик. Не без наклонностей, скажем прямо, и всяких околичностей. Позовут, например, дом строить, а он возьми и как – тресь! – о коленку, и пойдет. И в этот раз то же: Иван Иваныч, ерунда выходит, а не полы. Иван Иваныч идет и делает. И полы получаются – хоть свадьбу пляши трое дён и ночей к ряду. Гармошка тянется, каблучки отстукивают, пол не шелохнется, не скрипнет. На совесть сделано. То и правда: совесть у мужика крепкая, приставучая.
Да и денег за полы не взял. Говорит Иван Иваныч: дай-ка лучше, брат, лодку свою синебокую на ночь. Порыбалить хочешь, Иваныч? Порыбалить, брат, порыбалить. Так-то.
Так-то оно так. Да тоже странно. Собрал Иваныч в котомку чего покрепче да посоленей, подыскал прут ивовый, примотал леску, поплавок приладил, червей наковырял полную горсть, плюхнулся медведем в лодку да и выбыл с родного берега безо всяких на то билетов. В самый закат. Романтичный Иваныч. И то правда. А крючков-то ни одного не взял.
Да и на что рыбам губы дырявить? – плёхает мужик веслами и плёхает, куда глазам не видать, досчитает до тысячи, опустит весла, достанет из котомки четвертную, пригубит, гакнет гусем и – дальше – плёх да плёх. Небо от звезд ломит, того и гляди засыплет.
Чего плескаешься-то? Чего плескаешься? Не видишь человек вопросами задается? А ты все ам да ам, рыба ты глупая. А я – человек. Мне положено. Например, чего это я здесь? Да не здесь, а здесь. В общем и целом, говоря прямо. Один, как перст Божий. А может оно так и есть? Что человек и есть перст? Тогда какой? Смотрит Иваныч на пятерню и не скумекает. Глотает из бутыли, конечно, от таких дел. Темнота ты, Иваныч, темнота, – уважительно попрекает себя Иваныч. Смотрел я в детстве, – рассказывает он дальше рыбам, – кино одно. Про поморов, значит. Умелые мужики, ничего не скажешь, а вам, мокрым душам, не интересно совсем, тогда и не буду про поморов рассказывать. И не ста�