Виткевич. Бунтарь. Солдат империи. Артем Рудницкий
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_159" type="note">[159]. По ее словам, какое-то время «все делалось так таинственно, все об этом только шептались», но ко времени написания письма (6 ноября) обыватели осмелели, поскольку стало ясно: в администрации сомневаются в виновности поляков. «Теперь все громко говорят об этом и уверяют, что донос был ложный и все арестованные поляки освободятся»[160].
Расследование окончилось для задержанных благополучно. 26 ноября 1833 года члены следственной комиссии сошлись на том, что обвинения Старикова, Майера и Кривицкого ничем не подтверждаются и поляков оклеветали. По общему мнению, добровольные информаторы рассчитывали доносительством завоевать благодарность властей и добиться освобождения.
Мотив, которым руководствовался Бонифаций Кривицкий, отличался анекдотичностью. По слухам, циркулировавшим в оренбургском обществе, к неблаговидному поступку его толкнула любовь к дочери атамана «какой-то крепости», не желавшего отдавать девицу простому солдату. Вот солдат и понадеялся своими действиями заслужить право на повышение в чине и прочие награды, чтобы умилостивить отца невесты. Об этом рассказывала Воронина[161].
Заключенных освободили, они вернулись к своей службе. И все же историки до сих пор спорят, а не было ли в показаниях Старикова, Майера и Кривицкого зерна правды?
Что касается побега, то о нем Виткевич прежде задумывался, это показал эпизод с Гумбольдтом. Но сомнительно, чтобы такие планы он строил в 1832 или 1833 году, когда в его положении произошли ощутимые перемены к лучшему и перед ним открылись недурные карьерные возможности.
Идея с восстанием теоретически также могла им рассматриваться, этого не исключает В. А. Дьяков, посвятивший одну из своих книг «Оренбургскому заговору 1833 года»[162]. Такая постановка вопроса импонирует тем исследователям, которым хотелось бы найти доказательства того, что дух освободительной борьбы в сердце Виткевича не угас и спустя 10 лет после крожского инцидента[163]. Но даже если подобная идея как-либо обсуждалась Виткевичем с друзьями, то не в расчете на помощь цесаревича, который, дескать, прискачет вместе с французами и пруссаками спасать поляков. В то, что Великий князь Константин Павлович жив, верили только люди простодушные и невежественные, а у Виткевича, Зана и Сузина такой фантастический сценарий мог вызвать лишь гомерический хохот.
Поэтому Дьяков, а вслед за ним Евсевицкий допускают более реалистичную схему: выступить, чтобы отвлечь внимание царского режима от Польши, где будто бы, как надеялись гипотетические заговорщики, намечалось новое вооруженное восстание, а затем бежать в степи, в Бухару и дальше – в Китай или Индию[164]. Однако весомых документальных доказательств в пользу этой теории не найдено.
Нам кажется несостоятельным предположение о том, что Перовский догадался об антигосударственных намерениях поляков, но решил закрыть на это глаза[165]. В этом якобы сыграли свою роль
Там же.
Там же.