Мой брат, мой враг. Иван Козлов
пляже оставались любительницы приключений да, наверное, поэтессы – нежные девицы с огромными мечтательными глазами. Бильбао с эскортом – а эскорт составили пятеро парней, таких же подвыпивших, рослых буянов – не обращали на нежных никакого внимания, шли мимо, но зато ощупывали и ощипывали представительниц той прекрасной половины человечества, которая, вроде бы протестуя веселым визжанием против этих грубых шуточек, подставлялась под их крепкие горячие ладони.
Вот в зоне досягаемости Бильбао оказалась точеная блондиночка с огромным мячом в руках. Она стоит к нему спиной, будто не замечает, будто не хочет замечать, будто не знает, что нельзя находиться на пути подвыпившего Бильбао. Нет, он не сволочь, он не гад, он не сделает ей больно, но… Но мимоходом, без остановки, он вскидывает руку, пальцы, никогда не теряющие гибкость и ловкость, делают свое дело, и вот уже в этих пальцах – голубая лента, составлявшая верх изысканного купальника. Блондиночка кричит, прижимая мяч к освободившейся от заточения в материи груди:
– Бильбао, дурачок, отдай, что ты делаешь!
А Бильбао знает, что делает. Он все тем же размеренным шагом идет по мокрому песку, с прищуром смотрит на затухающий солнечный диск и будто не замечает бегущего за ним белокурого ангелочка.
– Бильбао, отдай, Бильбао! Да ты что!
Он останавливается так, чтобы развернуть ее лицом к морю, чтобы хохочущая братия видела только спину девушки с легким загаром, а все остальное открылось лишь его глазам:
– Меняю на мяч!
И вишневым солнцем, и зеленоватым морем, и бледно-голубым небом освещается блондинка. Нет гнева и страха в ее глазах.
– Ты сумасшедший, Бильбао!
Отпускает покатившийся к воде мяч и тотчас прикрывает ладошками темные изюмины грудей.
Бильбао подзывает ее рукой:
– Иди, сам одену.
– Ты сумасшедший! – Нет гнева и страха и в голосе.
Он надевает ей бюстгальтер и говорит так, чтоб слышала лишь она:
– Боже, какое красивое создание! Какая идеальная фигура! Ты чудо, малышка!
И идет дальше, и блондиночка завороженно и влюбленно смотрит ему вслед, забыв о качающемся на тихой волне мяче.
А братва Бильбао хулиганствует, как армада флибустьеров, получившая на откуп от командира город в знак победы. Братва орет подобающую моменту песню «Бредет орда, берет в полон славянок…» и срывает, по примеру вожака, купальники с девчонок, те тоже визжат и ахают, в честь перемирия пьют из пластиковых стаканов вино и глядят при этом лишь на Бильбао. А он уже не пьет, он с Коленькой стоит на срезе песка и воды и разговаривает так трезво, будто не было ни попойки, ни пьянящих девчонок:
– Все нормально, Коля?
Тот одет в брюки от светлого костюма, в рубашку с модным стоячим воротничком. Тот не орет песен и не лапает девок и совсем не старается походить на Бильбао. Коля жует сухую веточку, поправляет золотую оправу очков:
– Спасибо, Сережа. Ты мне тут скучать не даешь. Я в Ростове чуть не скис от тоски.
– Неужто